Дворянские гнезда - Нина Молева Страница 55

Они родились в один год: великий поэт и великий художник. Александр Пушкин и Карл Брюллов. Рано узнали друг о друге, но встретились на самом исходе жизни поэта, впрочем, оба – на вершине своей славы.

Май 1836-го. Москва. Брюллов возвращается в Россию по требованию императора после фантастического успеха своей картины «Последний день Помпеи». Пушкина привели в старую столицу дела, и он может принять участие в торжественном чествовании Москвой «великого Карла». В помещении Художественного класса (будущего Московского училища живописи, ваяния и зодчества), находившегося в то время на Большой Никитской улице, прямо напротив нынешней консерватории, было устроено настоящее празднество искусств. В окружении статуй Аполлона Бельведерского, Минервы, Юпитера, среди развешанных по стенам работ учеников Михаил Щепкин читал отрывки из Мольера, а любимец Москвы, певец Большого театра Николай Лавров исполнил в сопровождении хора специально написанные стихи:

Искусства мирные трофеи

Ты внес в отеческую сень,

И был «Последний день Помпеи»

Для русской кисти первый день!

Поэт навещает художника на его московской квартире – Брюллов некоторое время жил у скульптора И. П. Витали, на Кузнецком мосту. Встречается с ним у Павла Нащокина, писателя Антона Погорельского (А. А. Перовского) и уговаривает Брюллова решиться на переезд в Петербург, под царственную опеку Николая, которой тот так опасается. Впрочем, поэт чуть-чуть кривит душой: в письме жене он признается, что не уверен, такой ли благополучной окажется для Брюллова эта опека. Впрочем, как и для него самого.

Пушкин лелеет надежду, что Брюллов напишет портрет Натальи Николаевны, специально просит его об этом. Но – по неизвестной причине – Брюллов делает все, чтобы избежать этого заказа. Как откажется он, несмотря на все возможные неприятности, написать портрет императора, о котором так мечтал Николай I. Художник найдет предлог отказаться и от портретов всей царской семьи. Когда царственные особы опоздают на назначенный художником сеанс, Брюллов соберет привезенные во дворец мольберт, холсты, краски и уедет, чтобы никогда не возвращаться к тяготившей его работе.

Независимость – эта черта поражала и привлекала современников в характере «великого Карла», хотя откуда бы ей было взяться?

Отец Брюллова – французский скульптор-орнаменталист, приехавший в Россию на заработки, был добросовестным ремесленником. На протяжении двенадцати лет Брюллов-старший руководил в Академии художеств «классом орнаментальной скульптуры на дереве, лакировального и золотарного по дереву ремесла».

Отец был уверен в своем мастерстве и хотел наделить такой же уверенностью четверых своих сыновей. От рождения они знали, что станут художниками и будут учиться в академических стенах. Утро для маленького Карла начиналось с рисунков человечков и лошадей. Если мальчик не выполнял задания отца, ему не приходилось рассчитывать на завтрак.

Десяти лет Карл попадает на казенный счет в Академию. Но независимо от классных заданий дома его ждала самая разнообразная работа. Приходилось рисовать, делать живописные копии, лепить из воска, в частности, фигуры двенадцати апостолов для модели Исаакиевского собора в Петербурге, и даже гравировать карты для книги о кругосветном путешествии Крузенштерна.

Но и этого было мало. Много раз под наблюдением отца он повторяет рисунок с плафона «Сотворение мира» Микеланджело в Сикстинской капелле. Под руководством своего академического профессора Андрея Иванова сорок раз рисует сложнейшую скульптурную группу Лаокоона – отца с двумя сыновьями, из последних сил борющихся с опутавшими их могучими змеями.

Техника и профессиональная дисциплина – против них темпераментный, порывистый Карл не восставал никогда. Другое дело – казарменная дисциплина, насаждавшаяся академическими чиновниками. Ни один из питомцев Академии, кажется, не был столько раз наказан сидением в карцере, но ни один также и не завоевывал такого количества золотых медалей. Брюллов постоянно принимает участие в конкурсах старших товарищей и неизменно выигрывает их.

Право Карла Брюллова на многолетнюю пенсионерскую поездку в Италию, которым награждались лучшие из выпускников, было неоспоримым. Но руководство Академии решает начинать пенсионерство с трехлетней работы выпускников в России под мелочным наблюдением инспектора, фактически оставлявшим их на положении учеников. Брюллов стал душой протеста и – был лишен пенсионерства.

К. Брюллов. Портрет графини Самойловой, удаляющейся с бала с приемной дочерью. Амацилией Пачини. 1838–1842 гг.

По счастью, на помощь пришло только что образованное в Петербурге Общество поощрения художников, представлявшее антипод Академии. Брюллов оказался первым его пенсионером, на поездку которого с трудом, но все же были собраны необходимые средства. Общество и в дальнейшем несколько раз продлевало Брюллову срок пребывания в Италии. В общей сложности он провел там 12 лет.

Брюллов живет в Италии, когда происходит открытие Помпеи, увлекшее всю просвещенную Европу. Маленький римский городок стал в 79 году н. э. жертвой извержения Везувия. Почти мгновенная его гибель под потоками раскаленной лавы сохранила в неприкосновенности обстановку городской жизни – улицы, здания, вещи, даже людей – так, как их застигла катастрофа.

Брюллов приезжает в Помпею, и некогда разыгравшаяся трагедия живо рисуется в его воображении. Он задумывается над сюжетом картины, но настоящим толчком к ее созданию становится постановка оперы итальянского композитора Д. Паччини «Последний день Помпеи». Как замечает один из учеников мастера, «Брюллову нужна была только великая идея и большой холст, остальное приложилось само собой».

Было и еще одно вдохновлявшее Брюллова обстоятельство – его увлечение приехавшей в Италию графиней Юлией Павловной Самойловой, «божественной Юлией». Ее в виде красавицы матери, обнявшей двух перепуганных дочерей, представляет художник на первом плане картины. Ее же в виде девушки с кувшином на голове помещает живописец рядом с собственным автопортретом. Первоначальный эскиз Брюллов набрасывает за две недели, но работа над картиной занимает больше десяти лет. И все это время остается рядом с живописцем близкая и недосягаемая «божественная Юлия», представлявшая для современников живую легенду.