Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб Страница 55

Ничего из этого не вышло, и Алкуин осмелился увещевать самого короля. Он начал свое обращение осторожно, расписав, сколько радости и счастья принесет Судный день, когда толпы саксов последуют за «самым счастливым королем» к престолу Христа. (Хитрый призыв к сердцу проповедника.) Но, продолжал Алкуин, несмотря на усердный труд и преданность королю, саксы, похоже, пока еще не являются избранниками Господа. «Дай этому покоренному народу новых учителей, которые будут кормить этих людей молоком, как детей. Десятины, возможно, дело хорошее, но лучше потерять их, чем потерять веру в душах людей. Помни, чему учил святой Августин. Человека важно научить и приобщить к вере и потом – только потом – крестить».

Шарлемань, не обращая ни на что внимания, шел своим путем в Саксонии. Опечаленный кельт написал Арно: «Что дает крещение без веры? Человека можно заставить принять крещение, но нельзя заставить его верить».

Тем не менее после двадцатичетырехлетней борьбы Шарлемань по-прежнему склонялся к тому, чтобы заставить саксов принять веру. Его злая целеустремленность не уступала упорному сопротивлению саксов. Он бушевал по поводу вероломства саксов, тогда как они отстаивали свою независимость. Когда он представлял себе христианское общество, саксы отвергали христианство; когда он стремился к тому, чтобы вернуть гегемонию своего деда, Карла Молота, и германских народов Рейна, на другом берегу ему противостояли армии саксов. В самом сердце его владений – как он это понимал – они объединили свои силы с языческими племенами славян и аваров.

В период с 794 по 798 год Шарлемань вновь безжалостно и неумолимо провел свои войска по знакомым дорогам Саксонии, вернул Падерборн и зимовал на берегах Везера до тех пор, пока его сын Карл заново не пробился к побережью Балтики.

В то время Шарлемань прибегнул к новой уловке. Во-первых, он забирал из деревень третью часть мужчин в качестве заложников; далее, он принялся выдергивать из лесов сотни семей и переселять их в долины бассейнов рек Рейна и Луары. Не сумев покорить саксов, он начал пересаживать их в другие места.

Где бы он ни терпел неудачу, неутомимый Арнульфинг продолжал бороться и добивался успеха, принадлежавшего исключительно ему. Через его родную реку, быстрый бурный Рейн, никогда не строили мостов и – так говорили люди – никогда не построят. На Майне его мост был снесен стремительным потоком. Шарлемань в верховьях загрузил баржи камнем, сплавил вниз по течению деревянные столбы, закрепил их на берегах при помощи камней и построил мост через Рейн.

Его франки ничего не смыслили в архитектуре. Одному из них, мастеру Одо, король вручил план маленькой восьмистенной церкви, построенной Юстинианом в Равенне. Мастер Одо не преуспел еще в постройке церкви Святого Витали, но зато в Ахене стояла церковь Девы Марии, красивая и полностью завершенная. Вряд ли ее возвели по приказу Шарлеманя за один день, как хвастались старые солдаты. Все же благодаря настойчивости Арнульфинга церковь была построена, а ее стены украсились золотыми и серебряными пластинками и замечательными росписями. Ушло на это всего четыре года вместо четырех поколений. Чтобы полюбоваться на нее, люди добирались из болот Фризии и монастырей Прованса.

Никто в стране франков не обладал достаточным мастерством, чтобы отлить или изваять статую. Тем не менее между церковью Девы Марии и дворцом сияла блестящая бронзовая статуя Теодориха, великого гота, верхом на коне, как живого.

Из Ахена миссионеры двигались дальше, за Эльбу, заселенную славянами, к диким сорбам (сербам) и кроатам.

Далеко в Южной Италии молодой Гримвальд, беневентанец, женился на византийской принцессе и объявил себя наконец «свободным человеком, каким я был всегда».

На западе Пиренеи были в руках мусульман. Отважному Гильому Тулузскому король послал стойких вассалов, которые помогали маркграфу терпеливо, месяц за месяцем, отвоевывать пограничные города и горные перевалы.

Далеко на востоке язычники авары боролись с миссионерами Арно. Эрик из Фриуля вместе с окрещенным тудуном отправился к ним, чтобы навести порядок. Вожди язычников погибли или ушли в степи.

Таким образом, Карл стал силой на всем Западе. Посланцы короля привозили его советы и наставления в церкви на побережье Далмации. Подданные Шарлеманя с новой надеждой собирались в храмах.

Но что представлял собой Шарлемань?

Паладины, трудившиеся с ним бок о бок, едва ли задавались подобным вопросом. Они переживали бурное время и ни о чем другом не думали, кроме как выполнить волю короля. Арно, решая свои задачи в стране аваров, тоже не задумывался над этим.

Человеком, задавшим себе этот вопрос в уединении монастыря Святого Мартина, был Алкуин. Дело в том, что он, всегда страдавший от болезней, чувствовал приближение своего конца. Городок Тур лежал за пределами родины франков, рядом с древней Южной Галлией, где еще живы были воспоминания о Римской империи. Кроме того, неутомимый Алкуин был в курсе всех происходивших во владениях Шарлеманя событий, которые еще не получили должной оценки. Он оставался неофициальным министром короля, хотя и не был больше его наставником.

Не утратив чувства юмора, бритт менял свою точку зрения по мере приближения часа искупления за жизненные грехи. Никто не цитировал стихи Вергилия с большей охотой, чем он, но теперь он подвергал цензуре чтение «подобной языческой поэзии». Бритт веселился, думая о том, как расстроится Ангильберт, любивший театр, когда узнает о запрещении постановок пантомим при дворе. Однако театр, как рассказывал Августин, был изобретением дьявола.

Алкуина беспокоило то, что Шарлемань не обращает внимания на нужды англосаксонских королей.

– Изменники! – воскликнул король франков, когда в Нортумбрии подданные убили своего повелителя.

Кроме того, Шарлемань все больше занимался укреплением церкви на своей родине. Теперь он называл себя просто королем франков. Не было больше короля лангобардов или римского патриция. Конечно, королем лангобардов считался сын Шарлеманя Пипин; все же правил его отец при помощи «государевых посланцев». Что станется с западными народами, если Шарлемань умрет? И что важнее всего, что станется с главой церкви Святого Петра в Риме?

В перерывах между писанием бесконечных писем, когда его больная голова отдыхала в ночной тишине, Алкуин размышлял над загадкой: Шарлемань приобрел такую власть, какой не обладал ни один король на Западе, и вместе с тем у него не было титула, который соответствовал бы этой власти; его личности уже не подходил образ примитивного короля франков. Кем же он был?

Без сомнения, императором. Право же, если бы к его владениям присоединить Британию и еще один остров Сицилию, то в его подчинении будет больше земель на Западе, чем у любого римского императора. Испания оставалась вне досягаемости его христианской власти, но эту языческую страну все еще можно было покорить. У Цезаря Августа, когда он короновался, не было таких владений.

Алкуин продолжал размышлять об империи Древнего Рима, потому что другой империи на Западе не знали. Кроме того, как раз в то время на Востоке одна женщина, Ирина, восседала на троне мрачных предшественников цезарей, восточных владык Константинополя. Ирина совершила тяжкий грех, ослепив своего собственного сына Константина, чтобы удержать в своих руках власть монарха.