Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица - Наташа Северная Страница 55

Безусловно, не все придворные поддерживали новый образ жизни царицы, который, по ее разумению, был предтечей нового миропорядка, в котором человеческие мечты воплощались в реальность. Ведь каждый человек, в свою очередь рассуждал Антоний, мечтает о беззаботной роскошной жизни, о половой вседозволенности и чревоугодии, но только избранные имеют на это право. По ночам дурно одетые, сняв с себя перстни и украшения, Антоний и Клеопатра шатались по улицам Александрии, горланили песни, сидели в тавернах, в которых Антония частенько поколачивали, и выпивали, выпивали.

Так Антоний осуществлял свою давнюю мечту об особом образе жизни, доступном лишь избранным, и глушил тревогу и дурные предчувствия. А Клеопатра стремилась забыть предыдущие потери и неудачи. В тот момент, когда она достигла пика могущества – именно в этот момент и не мгновением раньше или позже, – в ней что-то сломалось, и царица почувствовала себя самой несчастной и одинокой женщиной. Ибо только от большого горя можно так страшно страдать. В ее хмельной голове еще раздавался слабый голос рассудка: мол, бессмысленно бежать от самой себя и от своей судьбы, но царица считала, что нужно хотя бы попытаться. Эти двое несчастных, роковым образом сведенные вместе, с одинаковой силой губили друг друга, не оставляя ни одной возможности на спасение.

Единственный человек, который мог выразить свой гнев и привести царицу в чувство, вывести ее из хмельного забытья, – Аполлодор, даже он оказался бессилен. На все попытки хоть как-то ее вразумить, Клеопатра отвечала одно и то же:

– Я Царица царей! Мне можно все!

– Ты – дура! – бесстрашно отвечал Аполлодор. – Ты погубишь не только себя – ты детей, ты Египет погубишь!

7

Клеопатра почувствовала, как над ней склонился Цезарь. Он нежно гладил ее волосы, но в его печальных глазах таилась тревога.

– Родная, что ты с собой делаешь? – мягко и грустно вопрошал он ее. – Зачем ты губишь нашего сына?

– Я так несчастна! Так одинока! Ты бросил меня, и моя жизнь разрушилась!

Клеопатра проснулась. Щеки были мокрыми от слез, на сердце было тяжело. Обхватив голову руками, она разрыдалась. До чего же она несчастна и одинока! Тоска по Цезарю была такой сильной, что Клеопатра долго и надрывно плакала, мечтая лишь об одном – поскорей умереть. Наконец, немного успокоившись, она поднялась с кровати и, миновав галерею, вошла в зал, где вчера проходила оргия. На полу было разлито вино, разбросаны еда и одежда, в непристойных позах спали мужчины и женщины. Антоний лежал между двумя придворными дамами – Ириной и Олимпией, женами царских сановников, с которыми Клеопатра разрешила ему сношаться. После нескольких попыток его разбудить, она поняла, что это бесполезно.

Царица оглянулась вокруг. Острое отвращение к самой себе и собственной жизни охватило все ее естество. Куда она падает? Зачем?

– Мама!

Клеопатра вздрогнула от неожиданности и обернулась. На пороге стоял Цезарион. Пораженно осматривая зал, он удивленно спросил:

– Мама, что здесь было?

Перед ней стоял мальчик, в ком текла кровь великого и удивительного человека, умевшего держать в узде свои страсти и желания. А вот она так и не научилась этому. Благо ей хватало ума как можно дальше держать детей от своего разгульного образа жизни. Клеопатра бессильно развела руками, испытывая чувство горького стыда.

– Это просто гости, сынок. Здесь сейчас все уберут.

Один из придворных, разбуженный голосами, зашевелился, поднял голову и, увидев Цезариона, хрипло крикнул:

– Эй, ты, Цезареныш! Иди к нам!

Будто кто-то ударил Клеопатру – сильно и больно – и дал на мгновение возможность отчетливо увидеть глубину своего падения. Схватив первое, что попалось под руку, она подбежала к придворному и принялась изо всех сил бить его, тот лениво прикрывался руками, пьяно и отвратительно хихикая.

Цезарион бросился к своей обезумевшей матери и, обхватив ее сзади, крепко обнял.

– Мама, не надо! Успокойся! Опомнись! Как ты ведешь себя?

Бессильно опустившись на колени, Клеопатра обняла сына, слезы отчаяния и горя побежали по ее щекам. В безудержном порыве, целуя руки Цезариона, она шептала:

– Прости меня, Цезарь, прости!

Цезарион поднял ее с колен и отвел в спальню. Как же ему хотелось помочь своей матери! Утешить, приголубить ее, сказать, что она самая лучшая на свете, но это было его несбыточной мечтой. Все свободное время Клеопатра проводила с «Союзом неподражаемых», редко подпуская к себе сына и еще реже с ним разговаривая. Он думал, что в этом виноват Антоний, после встречи с которым его мать разительно изменилась. Цезарион просидел с ней до вечера, слушая рассказы об отце и о том счастье, которое она с ним пережила.

– Это было наше самое счастливое время, когда мы путешествовали по Нилу. Ты уже был у меня в животе, и твой отец, обнимая меня, пытался услышать стук твоего сердца.

Клеопатра мечтательно смотрела в окно, и каким-то странным образом лицо зрелой и стареющей женщины стало лицом двадцатидвухлетней девушки, в первый и последний раз познавшей радость истинной любви.

– У нас была особая любовь. Взаимная. И мы верили, что так будет всегда. Да, верили…

В спальню тихо вошел Диомед, личный секретарь Царицы царей, появившийся в ее свите после Александрийских пожалований.

– Божественная, послание от римского консула Октавиана.

– Говори.

– Сенат объявил Антония врагом отечества, лишив его всех титулов и сделав частным лицом. Но ему разрешили поселиться в одной из колоний империи.

Клеопатра приподнялась на подушках. Вот этого она совсем не ожидала! Ах, Октавиан! Ах, хитрец! Как тонко и умело он их обвел! Если теперь Антоний – никто, то о какой войне и захвате Рима может идти речь? Все-таки не зря Цезарь выделял его из всех. Что он сказал об Октавиане? «Он еще всех удивит». Уже удивил. И тут впервые за все это время у Клеопатры появилась мысль, что, наверное, следовало скрыть свою вражду к Октавиану и заключить с ним союз – таким образом она намного быстрей смогла бы его уничтожить… Ах, ненависть, ненависть, как же она помешала сделать правильный выбор!

Она снова не на того поставила. Заметив, что Диомед чего-то ждет, Клеопатра спросила:

– Что еще?

– Рим объявил войну.

– Какую войну? Кому?

– Римская империя объявила войну Египту.

8

Война была объявлена по всем римским правилам и обычаям. Октавиан прошел во главе процессии на Марсово поле, неся в руках копье, обагренное кровью во время жертвоприношения в храме богини войны Беллоны. Затем он произнес пламенную речь, в которой называл Клеопатру врагом Римской империи и призвал всех римлян к объединению. На следующий день он объявил о наборе новобранцев по всей Италии и приступил к строительству дополнительных кораблей для своего флота. Октавиан был провозглашен главнокомандующим. Вся Италия, Галлия, Испания, Сицилия и Сардиния присягнули ему на верность.