Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1933-1936 гг. - Юрий Фельштинский Страница 54

Наконец, в номере «Фольксвилле» от 18 мая 1929 г. говорится, что формулировки Троцкого относительно положения в советской республике (тот же вопрос о термидоре) «не идут достаточно далеко». Как же вы могли сами забыть то, что совсем недавно писали? Если бы у меня было больше времени, я бы мог найти и другие подобные цитаты или, что еще хуже, замаскированные или полузамаскированные намеки. Разумеется, никто не может оспаривать ваше право расходиться с русской оппозицией вообще, с Троцким в частности. Но это надо делать ясно, точно, открыто, не прибегая к уловкам и недоговоренностям. Не забывайте, что дело идет об основных вопросах оппозиционной политики.

4. Уместна ли, товарищи, та игра, которою вы занимаетесь в письме на тему о том, читал я или не читал «Фольксвилле»? Да, 5 июня я вам писал, что недостаточно еще ознакомился с «Фольксвилле». Это было как раз в тот момент, когда я знакомился с вашим изданием — не от случая к случаю, а более основательно, по отдельным вопросам. 13 июня и 24 августа я уже формулировал в своих письмах общую оценку вашей линии. Неужели же вы думаете, что для этого недостаточно месяца, даже одной только недели? Из настоящего моего письма вы во всяком случае можете убедиться, что я тверже знаю, что писала ваша газета в 1929 году, чем сама редакция.

5. Ваши выпады против тов. Франка ^[265] совершенно неуместны и представляют собою попытку выместить на тов. Франке те настроения, которые, в сущности, должны были быть вами направлены по моему адресу. Право же, это было бы откровеннее и лучше. Я никогда не пишу на основании того, что мне рассказывают «секретари», как вы это изображаете. За то, что я пишу, я отвечаю. Что касается тов. Франка, то он самостоятельно подверг критике «Фольксвилле» в связи с днем 1 Мая. Он сделал это в форме частного письма, очень спокойного и товарищеского по тону. Урбанс обрушился на него совершенно не в товарищеском тоне. На основании одного этого примера можно без труда представить себе, какие методы применяются тов. Урбансом по отношению ко внутренней критике вообще.

6. Вы пишете, что готовы очень охотно принять мою помощь в деле выработки, исправления и уточнения позиции Ленинбунда. Дело идет, разумеется, не обо мне одном. Я говорил о необходимости установления более правильных отношений с русской и международной оппозицией в целом. Но должен прямо сказать, что личный мой опыт категорически опровергает ваши столь дружественные слова. Примеров так много, что я затрудняюсь только в выборе.

а) Еще находясь в Алма-Ате ^[266], я написал (в очень осторожном и дружеском тоне) статью против некоторых заявлений тов. Урбанса, которые не могли быть истолкованы иначе, как предложение блока Брандлеру. Об этой статье члены Ленинбунда не узнали в свое время ничего. Несколько месяцев тому назад, когда я был уже в Константинополе, статью мою напечатал Брандлер. Только после этого она появилась в «Фольксвилле». Разумеется, это можно было бы объяснить случайностью. Но, к сожалению, целый ряд случаев, имевших место за последнее время, показывает, что дело идет не о случайности, а о системе.

б) Правление Ленинбунда в свое время истолковало наше требование тайного голосования в партии в духе общедемократических свобод. В небольшом письме, без какой бы то ни было полемики я разъяснил действительный смысл нашего требования. Письмо мое появилось в других оппозиционных изданиях, но «Фольксвилле» не печатало его. Только в результате длинной полемической переписки письмо мое появилось на страницах «Фольксвилле» спустя много недель после того, как было получено редакцией.

в) Кампанию по поводу моей высылки руководство Ленинбунда вело в духе газетной сенсации. По поводу этого характера агитации товарищи в разных странах вполне справедливо выражали недоумение. Принципиальных выводов из всей кампании «Фольксвилле» не сделал. Я написал специально для «Фольксвилле» (или для «Фане дес Коммунизмус») статью, в которой попытался без малейшей полемики внести необходимые дополнения к кампании Ленинбунда. Статья моя («Урок, которого я не получил») ^[267] была напечатана почти во всех оппозиционных изданиях Европы и Америки — за вычетом изданий Ленинбунда, для которых она была специально предназначена, так как речь в статье шла именно о Германии. На мои запросы по этому поводу редакция мне ответила, что этот вопрос в Германии более «не актуален». Я не мог этого понять. С точки зрения политики сенсаций это, может быть, и объяснение, но с точки зрения принципиальной пропаганды, которая должна составлять важнейшую часть всей работы Ленинбунда, ответ тов. Урбанса мне показался прямо-таки невероятным.

г) Но есть один случай, который превосходит все остальные и сам по себе достаточен для характеристики методов редакции Ленинбунда. 12 июня я послал тов. Урбансу статью-письмо «Еще раз о Брандлере» ^[268]. В этой статье я в первый раз открыто сказал для печати, что далеко не во всем согласен с руководством Ленинбунда. Считаю, что, как активный сотрудник изданий Ленинбунда, я имел право, вернее сказать, обязанность — по отношению к русской и международной оппозиции — отметить свои расхождения с руководством Ленинбунда. Как же поступило это последнее? Оно просто-напросто исказило мою статью. Оно напечатало ту ее часть, которая была направлена против Брандлера, но выпустило те параграфы, которые были посвящены критике Ленинбунда. Редакция выпустила в моей статье следующий абзац:

«Я этим ни в малейшей степени не беру под защиту политику Маслова и других. В 1923 году словесный радикализм Маслова был связан с такой же пассивностью, как и у Брандлера. Не понимая азбуки вопроса, Маслов пытался высмеять мое требование намечения срока восстания. На V конгрессе ^[269] он все еще считал, что революция идет вверх. Другими словами, в самых основных вопросах он разделял ошибки Брандлера, сервируя их под соусом ультралевизны. Но Маслов пытался учиться, пока не плюхнулся в болото капитулянтства. Другие бывшие ультралевые кое-чему научились. Я совсем не беру на себя ответственности за линию «Фольксвилле» в целом. Там и сейчас немало отрыжек прошлого, т. е. сочетания оппортунистических тенденций с ультралевыми. Но все же эти товарищи многому научились, и многие из них показали, что способны учиться и дальше. Наоборот, Брандлер — Тальгеймер ^[270] сделали гигантский шаг назад, возведя свою революционную слепоту в платформу».