Гиляровский - Алексей Митрофанов Страница 54

Сейте разумное, доброе, вечное. Сейте студентов по стогнам земли, Чтобы поведать все горе сердечное Всюду бедняги могли. Сейте, пусть чувство растет благородное, Очи омочит слеза, — Сквозь эти слезы пусть слово свободное Руси откроет глаза, Пусть все узнают, что нравами грубыми Стали опять щеголять, Снова наполнится край скалозубами, Чтоб просвещение гнать. Пусть все узнают: застенки по-старому, И палачи введены, Отданы гневу их дикому, ярому Лучшие силы страны. Вольные степи ветрами обвеяны, Русь широка и грозна — Вырастет новое — всюду посеяны Светлых идей семена. Те, что упорно и долго не верили Правде свободных идей, Ныне поймут — обсчитали, обмерили, Выгнали их сыновей. Всех разогнали, а всех ли вы выбили, Сделавши подлость и срам? Это свершили вы к вашей погибели. Память позорная вам!

* * *

Но не мог наш герой просто, безмятежно предаваться отдыху — лазать по кремлевским стенам, любоваться панорамами. И вскоре — новая сенсация. Московская чайная фабрика «Высоцкий и Гоц» завербовала в Симбирске (сегодня — Ульяновске) татар на развеску и упаковку чая. Сих безответных людей разместили на тесных квартирах, платили копейки и не предоставили элементарнейших санитарных удобств. И как скорое и неизбежное следствие — эпидемия тифа.

Владимир Алексеевич написал статью в санкт-петербургскую «Россию». Чаеторговцы об этом прознали и предложили сделку: статья не выходит, а в качестве благодарности «Высоцкий и Гоц» размещают в «России» много дорогостоящей рекламы. По сути, речь шла о взятке. Один из ведущих сотрудников, Амфитеатров, позвонил Гиляровскому:

— Я верю, Гиляй, что твои сведения о татарах-рабочих верны, как всегда.

— Сам лично проверял.

— Материал буду печатать.

И спустя несколько дней в квартиру Гиляровского пришел мулла — благодарить. Он был одет в халат и тюбетейку и произвел не меньшее впечатление, чем гости из трущоб Хитровки. Впрочем, этот гость был не в пример приятнее.

* * *

В 1899 году Гиляровский обзавелся дачей. Он купил ее у журналиста М.Н. Ремезова и получил в соседи тоже журналистов — Вукола Лаврова и Виктора Гольцева. В наши дни их имена напрочь забыты, да и в конце XIX века они не были известны, так сказать, широкой публике. Однако же Владимир Алексеевич видел ситуацию иначе: «"Писательский уголок" — звали это место в Москве.

«Поднадзорный поселок» — окрестила его полиция, которой прибавилось дела — следить за новыми поселенцами, куда то и дело приезжали гости, очень интересные охранному отделению».

Не удивительно — наш мифотворец одинаково желал славы поэта и писателя и славы борца за свободу. Эта формула охватывает сразу две его мечты.

Впрочем, на этом самовосхваления не закончились: «В.М. Лавров назвал свой хутор „Малеевкой“, а я свою дачку „Гиляевкой“. Впоследствии, когда рядом на шоссе у моста через Москву-реку открылось почтовое отделение, его назвали „Гиляевка“».

Вот так-то! При жизни в топонимику вошел.

Дача, впрочем, была очень даже уютная. Завели фруктовые деревья. Обустроили дорожки. Мария Ивановна насадила пионов — их более всего любил Владимир Алексеевич.

Сам же хозяин обряжался в украинские портки, расшитую рубаху, повязывал широкий запорожский пояс и ходил по даче барином, время от времени устраивая какую-нибудь милую забаву.

А с переездом — главной головной болью всех дачников — проблем и вовсе не было. Наш герой высылал обращение к начальнику Московско-Брестской железной дороги: