Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман Страница 54

Тому немногому, что я знал о Вотане, я обязан Вагнеру, но этого было достаточно, чтобы я смог рассказать о богах древнегерманского пантеона. Затем мне пришло в голову, что древние германцы могли считать этот кусочек дерева амулетом. Это была блестящая мысль. Суеверный дон Артуро неожиданно принял Вотана и его деревяшку всерьез, и дуб Вотана, а точнее, та его часть, что находилась в чехле, в конце концов все-таки понравилась имениннику. И вот наступил холодный зимний вечер спустя немного времени после смерти дона Артуро, когда я сидел напротив донны Анны и наблюдал, как она перебирает его старые бумаги и отправляет их в камин. Вдруг она достала подарок Гиммлера и радостно воскликнула: «Какая миленькая коробочка!»

Вытащив кусочек дерева, она чуть было не принесла Вотана в жертву римским богам домашнего очага – однако мне удалось предотвратить этот акт святотатства. Будучи истинной неаполитанкой, она никакого понятия не имела о Вотане и его культе. Она предложила мне забрать эту священную деревяшку себе, но, поблагодарив ее, я отказался. В конце концов, он так и не принес удачи моему дону Артуро!

Гиммлер прибыл в Рим на похороны дона Артуро в сопровождении всего своего Генерального штаба. За гробом важной поступью шествовали сам рейхсфюрер СС, его начальник штаба Вольф, Гейдрих, глава государственной службы безопасности, и генерал Далюег, глава полиции порядка. Они успешно превратили итальянские государственные похороны в немецкие, и подобное проявление бестактности вовсе не прибавило им популярности. В промежутке между смертью Боккини и их прибытием я, как уже было сказано, оказался втянутым в спор о праве наследования моим новым патроном и покровителем, министром внутренних дел. Ради него и ради моего собственного душевного спокойствия я сделал все, чтобы помочь Кармину Сенизу занять кресло Боккини. С моей стороны это было ошибкой, хотя и простительной, поскольку Бенито Муссолини и сам ошибочно считал, что этот богоподобный неаполитанец был истинным фашистом и другом оси.

Я обращал внимание на Сениза только тогда, когда ему или мне было скучно. В этом случае я забегал к нему, чтобы выслушать пару неаполитанских анекдотов и узнать последние слухи. Полицейский атташе Каплер наверняка углядел бы во время таких бесед что-нибудь подозрительное в Сенизе, но я не такой проницательный, как Каплер. Меня никогда не тревожило, что я не вижу его насквозь. Этот бурбон в чине шефа полиции с большим мастерством обманывал меня и все свое фашистское начальство, но я на него не в обиде. Мне в его компании было весело, а много ли на свете таких полицейских, с которыми бывает весело?

Когда наступил 1942 год, Германия начала проявлять больший интерес к своему итальянскому партнеру. В октябре того года рейхсфюрер СС, который уже в ту пору рассылал своих посланцев с секретной миссией мира, что и по сей день не предано огласке до конца, возжелал посетить графа Чиано. Его пожелание вызвало бурю протестов со стороны господина Риббентропа, который рассматривал это как вторжение в его вотчину. Начался активный обмен телеграммами и телефонными звонками. Но мне, к счастью, удалось устроить все по соответствующим посольским каналам, так что обе стороны были довольны моей преданностью.

Гиммлер только что вернулся из своей поездки на русский фронт. Вид его отнюдь не улучшился, но усталость сделала его спокойнее и осторожнее. За несколько дней до этого Чиано принял меня в частном порядке и заявил о своем намерении убедить Гиммлера смягчить свою позицию по отношению к Ватикану и монархии. С этой целью он принял своего гостя в палаццо Киджи, а я с таким же настроем переводил их беседу. Эти два господина сообщили друг другу о своих условиях и о том, какую информацию следует передать хозяевам – Муссолини в Риме и Гитлеру в его штаб-квартире. Гиммлер выслушал повествование о «лояльности» королевского Савойского дома и «благоразумии» Ватикана, и каждый хотел узнать, станет ли собеседник преемником Гитлера или наследником Муссолини, соответственно, если возникнет такая необходимость. Они, по всей видимости, себя таковыми и считали, поскольку расстались, теша себя надеждой, что в будущем возглавят свои режимы.

Зная, что Чиано проинформирует наследного принца Умберто о содержании переговоров немедленно по их завершении, я и переводил соответственно. Переводчик иногда может оказать определенное влияние, особенно когда его жертвы во всем полагаются на него, как мои полагались на меня. Гиммлер заявил, что вопрос об итальянской монархии сугубо внутреннее дело партнера Германии по оси, что было не до конца правдой, но этого заявления пока было достаточно. Он почувствовал себя более уверенным, когда граф тонко намекнул, что палаццо Венеция располагает секретными материалами, касающимися некоторых сторон частной жизни королевской семьи, особенно принца Пьемонта, то есть наследника престола. Я про себя удивился, почему Муссолини не назначил преемником Боккини своего зятя, но вслух ничего не произнес.

В тот вечер в доме Чиано давали званый ужин. Эдда вполне естественно самоустранилась, а ее место заняла почтенная фрейлина, которая донимала Гиммлера своими бесконечными историями о жизни при дворе. По другую сторону от него сидела настоящая Нинон де Ланкло, которая раздражала его тем, что спрашивала, всегда ли он берет с собой пистолет, отправляясь на ужин. Это была скучная вечеринка, и скука усугублялась еще и тем, что, прежде чем усесться за стол, почетный гость пережил маленькую неприятность в ванной комнате государственного дома для гостей «Вилла «Мадама». Эта гостиница для официальных гостей, украшенная фресками в стиле Рафаэля, принадлежала итальянскому маркизу, который женился на эксцентричной американке и ее миллионах. Ванная была оборудована множеством кранов и рычажков, и Гиммлер случайно нажал кнопку разбрызгивателя духов и окутал себя облаком жасминного аромата. Это был, несомненно, первый и последний раз, когда его мундир благоухал жасмином! Он был очень удручен, особенно когда присутствующие княжны и герцогини принялись морщить нос и задавать неделикатные вопросы. Однако именно эти вопросы и спасли вечер, потому что мне пришла в голову мысль рассказать безобидную историю по поводу духов, что вызвало всеобщее веселье. Гиммлеру ничего не оставалось, как присоединиться к остальным.

На следующий день Гиммлеру пришлось откушать в не менее противном ему обществе, а именно в гольф-клубе, где гарем его хозяина и принцесса Бисмарк угостили его обедом. Было тепло, как только бывает в октябре в Риме, и, когда мы отправились в Аква-Санта, императорские акведуки мерцали вдали за городом.

Гиммлер остановил машину и присел на пограничный камень – древний, конечно. Он тщательно протер очки, прислушиваясь к громкому стрекотанию сверчков. Он выглядел еще бледнее и изможденнее, чем в день своего прибытия в Италию, и был явно удручен перспективой того, что ждало его впереди. Показав рукой на акведуки, он спросил меня, при каких императорах их строили. Я упомянул Калигулу и Клавдия. Будучи сыном баварского школьного директора, он знал об этих господах гораздо больше, чем я, хотя знания его были почерпнуты из школьных учебников, а не из произведений Светония. Промокнув лоб платком, который, хотя и был достаточно чистым, вызвал бы отвращение у цезарей, он с сожалением высказался о невменяемости Калигулы, но похвалил мастерство, с которым тот, невзирая на происки Мессалины, сумел удержаться на качающемся троне. Он сердился довольно меланхолично, возможно, потому, что сравнивал их судьбу и судьбу акведуков со своей судьбой и судьбой Третьего рейха, который уже начинал проявлять признаки упадка. Вернув очки на место, он сказал, что я не смотрел бы в будущее с таким оптимизмом, если бы знал то, что знает он. Ужасную истину этого замечания я понял только в 1945 году.