На трудных дорогах войны. В борьбе за Севастополь и Кавказ - Константин Деревянко Страница 54

По взаимному уговору отец взял юного единственного сына в опаснейший бой-поход, шансы на выживание в котором заведомо были ничтожны. Этот подвиг можно сравнить с подвигом генерала Раевского в 1812 году, когда он с юными сыновьями бросился в атаку впереди дрогнувших было его мушкетеров. Но то была легенда, в основе которой лежала уточненная поэтом Батюшковым правда. А сейчас – это чистая правда, засвидетельствованная историей и скрепленная смертью отца и сына.

Тихо, без рисовки, в боевых хлопотах и заботах об укреплении боевого духа экипажа, Петр Буряк совершил свой исторический подвиг – подвиг воина и отца, схожих с которым нет в истории войн.

Трагична, но полна благородства и самопожертвования судьба экипажа «Безупречного», его доблестного командира и его сына, славных защитников городов-героев Одессы и Севастополя.

Героический подвиг «Безупречного», Буряка-отца и его юного сына Володи всегда будет владеть умами людей, ищущих истоки возвышенных побуждений во имя великих свершений, ибо эти побуждения обладают всемогущей притягательной силой и служат воспитанию гражданственности и патриотизма у людей всех возрастов и всех профессий в ратном и мирном труде во все времена.

Вместе с кораблями эскадры для питания Севастополя были задействованы десятки подводных лодок бригад Болтунова и Соловьева. Они доставляли боеприпасы, горючее, продовольствие. И для них нелегок был туда путь: их преследовали авиация и охотники за подлодками. Но они ходили до последнего дня обороны Севастополя.

Все мы в Поти, кто до последнего дня помогал Севастополю войсками и боеприпасами, кто был посвящен в севастопольские дела, тяжело переживали горькие сообщения о последних днях героической борьбы защитников города.

В полдень 1 июля ко мне внезапно прибыли начальник связи базы майор Г.Л. Мясковский и его помощник майор В.Ф. Есипенко с экстренным сообщением: севастопольская радиостанция командования флотом внезапно прервала работу и на многочасовые наши вызовы не отвечает.

Все ясно: с Севастополем – все кончено.

Приходилось встречать суждения о якобы имевшей место эвакуации частей, оборонявших Севастополь. Нет, не было из него такой вот эвакуации, как из Одессы, – она была уникальна, заранее спланирована, с вывозом из Одессы всех до единого воина.

Согласно требованиям Ставки Севастополь сражался до последнего снаряда и патрона, чтобы как можно дольше удерживать 11-ю немецкую армию у Севастополя – на максимально долгий срок, выигрывая каждый день. Поэтому-то туда до последнего дня посылались подкрепления. Даже если бы кто и решил эвакуировать войска, то в тех условиях – непрерывного штурма с суши и плотной блокады с моря, этого не удалось бы сделать: войскам не удалось бы оторваться от противника, на отходе к берегу они были бы смяты и сброшены в воду, а эвакуирующие корабли с рассветом подверглись бы массированным ударам, если вообще им удалось бы дойти до Севастополя в требуемом количестве.

Как нам стало известно, Ставка разрешила вывезти руководителей обороны уже тогда, когда к Херсонесскому мысу были отброшены остатки разрозненных частей Приморской армии. Старшим начальником над ними был оставлен командир 109-й дивизии генерал-майор П.Г. Новиков, которого я знал по Одессе, как умного и отважного командира полка и дивизии, ушедшего из Одессы в числе последних на одном из концевых транспортов. Старшим морским начальником в Севастополе остался капитан 3-го ранга Д.К. Ильичев, мой товарищ по училищу и службе, отчаянной храбрости воин, жизнерадостный, никогда не унывавший человек, оптимист с ярко выраженным кредо биться с врагом до последнего дыхания. В его распоряжение наштафлота Елисеев направлял последние подлодки и малые корабли, подходившие вплотную к берегу, чтобы как можно больше вывезти людей. Многие вплавь добирались до этих кораблей. Ильичев, распоряжаясь посадкой, имел возможность уйти на последних кораблях, но он остался верен долгу: он сажал воинов и разделил участь оставшихся в последней схватке с врагом.

Генерал Петр Новиков и моряк Анатолий Ильичев, оказавшись в обстановке трагической необходимости возглавить остатки войск и завершить борьбу на маленьком плацдарме у Херсонесского маяка, находясь на грани жизни и смерти, вели себя с величайшим достоинством и погибли, не уронив чести, выполнив свой долг до конца. Они оставили в наших сердцах память о себе.

Еще две недели мы посылали из Поти в море гидросамолеты на поиск мелких судов, вышедших из Севастополя с людьми, но не дотянувших до наших портов, оставшись без топлива. И для их буксировки мы высылали корабли.

В числе прибывших мы не встретили нашего славного доктора Михаила Захаровича Зеликова, возглавлявшего медицину в Одессе и Севастополе. И его жене, другу нашей семьи, врачу Вере Шарутиной пришлось сообщать горькую весть. Не прибыл и мой бывший подчиненный инженер Анатолий Владимирович Щербаков, и его супруге Любови Осиповне, нашему семейному другу, также пришлось сообщать печальную весть. Щербаков перенес все муки ада гитлеровских лагерей, неоднократно убегал, наконец вырвался; и за храбрость в боях за Севастополь был удостоен ордена Красного Знамени.

В заключение повествования о героической севастопольской эпопее хочу высказать свое личное суждение о ее горестном исходе. Я никому его не навязываю, оно не в конфликте со здравым смыслом.

Как-то так получилось, что мы незаметно для самих себя начали считать, что длительная и успешная оборона Севастополя закончилась нашим поражением на суше. Это упрощение.

Мне, как моряку, сподручнее высказать несколько иное толкование причин и обстоятельств трагического исхода обороны города. Поражение в обороне Севастополя пришло с моря, а закончилось на суше. Оно произошло в результате плотной морской блокады Севастополя воздушными и морскими силами противника, нанесения массированных ударов по морским транспортам, как главному средству питания войск. В марте и апреле закончились походы в Севастополь грузовых судов, самых емких по вместимости, в начале июня погибли пассажирские экспрессы, а в конце июня уже не могли пробраться быстроходные боевые корабли. Несмотря на мощь нашего корабельного флота, наши морские коммуникации, пути которых пролегали вблизи берегов, занятых противником, были полностью прерваны. Приморская армия, при надлежащем пополнении и снабжении способная противостоять врагу, с апреля месяца осталась без регулярного пополнения живой силой, боеприпасами, продовольствием, горючим. Ни одна армия мира не продержалась бы и недели в такой ситуации, а советские воины бились еще два месяца. Никакие инъекции – доставка пополнения и снабжения боевыми надводными кораблями и подлодками – не могли помочь устоять нашим воинам, а только продлевали агонию. Противник, используя многократное, не поддающееся подсчету, превосходство в силах и средствах, нанес массированными ударами тяжкие потери нашим войскам на подступах и в городе, а остатки, уже без припасов, оттеснил к Херсонесскому мысу.

Огненные прорывы кораблей эскадры и подлодок к Севастополю поражали воображение и изумляли величием духа советских моряков. Никакой другой флот не способен был на подобное и не совершал такого. А Черноморский флот совершил сверхвозможное, но в конце концов не выдержал – враг закрыл ему пути к Севастополю. И этому есть объяснение, позволяющее утверждать: а все-таки наши неудачи на последнем этапе обороны Севастополя пришли с суши, только с другого направления, они не севастопольского происхождения.