Вознесенский. Я тебя никогда не забуду - Феликс Медведев Страница 54

– Читал ли папа стихи, вам посвященные?

– В раннем возрасте не помню. Потом, когда подросла, читал, конечно.

– Как вы чувствовали отношения между папой и мамой?

– Взрослея, я стала очень уважать маму, потому что поняла, что ей было нелегко… При этом она говорила о папе только хорошие слова. Мои родители на протяжении тридцати лет сохраняли искренние, дружеские чувства друг к другу. Думаю, до последнего папиного дня у них была высокая любовь. Возможно, в самом начале их отношений, когда я была маленькая, у них были сложности, проблемы, но меня от этого отстраняли, оберегали. Я не видела их ссор, они даже голоса не повышали друг на друга. В какой-то момент мама мне сказала: «Можно обижаться или жалеть, когда случается что-то не так, но у нас с тобой нет другого выбора – это твой папа и ты его единственный ребенок. Поэтому мы должны его любить и принимать таким, какой он есть». И я поняла это раз и навсегда.

– Есть стихотворение «Кричала девочка батистовая…» Наверное это о вас?

– Да, он написал эти стихи, когда мне было шесть лет. Однажды мама впервые в моем присутствии сказала, что у него есть другой дом и он должен уходить. Папа не хотел, чтобы я это знала, и всегда просил маму подождать, пока я подрасту.

Потом я обливалась слезами, рыдала всякий раз, когда улетала в Америку, когда надо было расставаться с папой.

Он меня всегда провожал, пока тяжело не заболел.

И прямых, и косвенных ассоциаций в его стихах, касающихся меня, достаточно. Например, строку «Под колыбелью открылась могила» я воспринимаю абсолютно конкретно, ведь я родилась сразу после того, как умерла его мама.

– Да, это из стихотворения «Рок», там есть очень драматичные строчки:

… А в небесах ненасытным уроком

Воет душа,

Что в сердцах самовольно сцепила курок.

Рок над семьею, откуда я родом.

И над страной, где семья моя, рок.

Вообще, насколько я заметил, перебирая сейчас свою «вознесенскиану», Андрей не отвечал на вопросы журналистов о личной жизни. Он говорил, что она вся в его стихах…

– Это так и есть. Люди, читающие стихи Вознесенского, как бы прочитывают его жизнь. Когда на похоронах какая-то женщина громко сказала: «Ой, как жалко, ни детей, ни внуков…», Лена Пастернак обернулась и упрекнула: «О чем вы?» Признаюсь, многие подходили ко мне, с любопытством рассматривали, потому что из его стихов поняли, что я его дочь… В последней его прижизненной книге «Ямбы и блямбы» есть стихотворение о крещении моего сына, его внука… Да, многие спрашивали: «Девушка, а кто вы? Ну, скажите, кто вы?» Я ничего не говорила, но кто-то меня фотографировал, просил: «Пожалуйста, обернитесь, я знаю, я догадался, кто вы, обернитесь». Я в ответ: «Ну, зачем вы хотите меня фотографировать?» «Вы не представляете, как это важно для меня», – услышала я.

Какое-то внутреннее стеснение заставляло меня раздваиваться: с одной стороны, приятно, что я дочь такого отца, а с другой – я понимала: ну, кто я? Обыкновенная девочка, ничего собой не представляющая. И я не хотела пользоваться именем отца…

– Готовясь к нашей встрече, я стал перечитывать семитомник, искать стихи, которые могут быть связаны с вами. Какие-то, мне кажется, «расшифровал», какие-то под сомнением… Вы знаете, сколько стихотворений написал о вас папа?

– Опубликовано было шесть. А дома, в Штатах, хранятся и неопубликованные папины стихи, мне посвященные. О маме он написал целый лирический цикл…

– По моим разысканиям, в творческом активе папы примерно двадцать произведений, посвященных вам и вашей маме. Но пусть эту работу дальше ведут профессиональные литературоведы. Как говорится, это их хлеб. Кстати, до сих пор не прекращаются дискуссии, кому из возлюбленных посвятили те или иные стихи Пушкин и Лермонтов, Маяковский и Цветаева, Ахматова и Пастернак. Полагаю, что и Андрей Вознесенский всегда давал пищу для размышлений любителям его творчества.

Хотел бы спросить о ваших отношениях с Зоей Борисовной Богуславской…

– Особенных отношений не было. По понятным причинам мы не сталкивались, а даже если сталкивались, контакта не получалось… Первый раз мы официально познакомились в ЦДЛ на юбилее «Юноны и Авось». Мне было тогда девятнадцать лет. Папа представил меня Зое Борисовне. Она сказала: «Ой, какая ты спортивная, какая симпатичная!» Это все. Следующее наше общение – на 70-летии папы. Зоя Борисовна все сделала необыкновенно. Праздник получился шикарным. Она так трогательно ухаживала за ним. И вот там мы впервые, я бы сказала, душевно с ней поговорили. Я присутствовала на многих его вечерах, но это был первый, на котором мы общались как бы втроем. Я показала Зое Борисовне снимки, сделанные профессиональным фотографом, – я с сыном Франческо. Красивый фотоальбом я привезла в подарок папе. По-моему, именно тогда у нас с Зоей Борисовной сложились нормальные отношения. Потом, когда я приезжала из Америки, мы созванивались, договаривались о свидании с папой, она давала мне разные наставления: что ему можно и что нельзя ни в коем случае. Она и сама мне звонила. Вообще я не представляю, как ей удавалось со всем справляться, особенно в последние годы. Несомненно, у нее сильный характер и мощная сила любви. Я испытываю к ней большое уважение. И очень ей благодарна за то, что (так вышло, в последний раз) дала мне возможность встретиться с папой. В мае прошлого года мы вместе с мамой и моим сыном пробыли в Москве три недели. Отец находился в крайне тяжелом состоянии.

Сначала увидеться не получалось. Но вот 27 мая Зоя Борисовна назначила встречу в гостинице «Международная» на Красной Пресне, привезла папу, а сама уехала, оставив меня и Франческо наедине с ним. Через какое-то время вернулась за папой. Подарила мне свою книгу, а Франческо – забавную игрушку с конфетами.

Сын бегал как очумелый. Я сделала ему замечание: «Прошу тебя, это же твой дедушка Андрей, он болеет, посиди с нами». Дала ему карандаши, бумагу, чтобы он не носился. Но остановить его не могла. А папа при этом только улыбался: «Нет-нет, пусть он бегает, я хочу на него смотреть…»

– Андрей тогда впервые увидел внука?

– Нет, первый раз я привезла Франческо в Москву, когда ему было 11 месяцев. Папа тогда сказал: «Какой он изящный». Есть фотография: папа с внуком на коленях… Потом виделись еще несколько раз. Он дарил разные подарки, скутер… У сына есть красивая серебряная ложка, на которой написано: «Франческо Андрею от Андрея»…

В ту последнюю встречу я спросила: «Неужели мы больше не увидимся, папа?» Я имела в виду, конечно, не вообще никогда, а в этот мой приезд. И он мне ответил: «Мы увидимся четвертого…»

Представляете, Феликс, он назвал точную дату нашей следующей встречи. Но эта встреча стала прощанием с ним навсегда. Четвертого июня Москва хоронила великого поэта, а я – отца.

Как будто он дождался меня, дождался Франческо. Мы увиделись в последний раз.