Тюрки и мир. Сокровенная история - Мурад Аджи Страница 54

Подобного Рим не видел и не знал. Даже не догадывался. Монастыри страшили латинян, монастырская жизнь казалась им чужой, пугающей. Поэтому Церковь долго не принимала монастыри в свое лоно, и они стояли отдельно. По алтайской традиции монашеский постриг принимали лишь дети кипчаков, те, которых еще до рождения родители назначали на служение Богу. Таково правило.

Пришельцами крепло ядро Католической церкви. Хотя, конечно, путь в монастырь не был закрыт и для коренных европейцев, однако они долго избегли его. В 451 году монастыри вошли в состав Церкви, о них заговорили в Риме и в Константинополе, но заговорили скорее как о восточной экзотике. Все-таки мало кто понимал их назначение.

Именно «восточной экзотикой» оставались они. Для латинян и греков то была очередная причуда тюрков. Не более.

Однако, став христианскими, монастыри явили собой печальное зрелище, особенно в Византии, они отчаянно бедствовали, и ни о каких духовных исканиях речь там не шла. Мощнейший институт духа жил впроголодь, весь в себе. Ему не находилось места в религии, потому что не пришло время. Европа крестила язычников, силой армии и палки прививала населению вкус веры. Ей было не до монастырей.

В монастырях Дешт-и-Кипчака жизнь шла иначе, монахи там жили отшельниками, отдавая себя молитве и познанию истины. Но опять же по традиции «белой веры», на Алтае искали Божественную истину не все монахи. Были так называемые «служивые» монахи – те, кто наставлял приходивших в монастырь, кто уходил проповедовать на чужбину, – они не вели духовных исканий. Они, добывая хлеб и совершая требы, решали насущные задачи монастырских будней.

Философов же считали по пальцам одной руки, их ценили чрезвычайно. Они – золото народа, его независимый ум… Отсюда – гармония, которая отличала «белую веру», ее удивительная цельность, проявлявшаяся в том, что служба и духовный поиск жили рядом, обогащая друг друга. В алтайских монастырях выковывали тот самый стержень, который придавал религии упругость и стойкость. Отсюда, из этого мозгового центра, следили за стройностью обряда, за правильностью традиций, готовили богослужебные книги – словом, наставляли на служение Богу Небесному… То же теперь делали на Западе. Но уже для католичества.

Феодосий, возвышая Милан, знал, с чего начинается религия, где ее корни – в знании, в чистом, неиспорченном знании, в нем рождается дух.

Разве не любопытно, католики, приняв устав алтайского монашества, следовали ему. Оформил акт монах Бенедикт. Он начал с простого – с детей «новых римлян», их стали воспитывать в традициях католического христианства. Милан и аббатство с тех пор посещали очень важные тюрки – правители поместий, государственные мужи, например, хан Тотила, ставший королем Италии.

Отдать сюда сына или дочь многие считали за честь.

Уже в 530 году Бенедикт объявил о монашеском ордене, за что сам получил имя Нурсийский, позже его причислили к святым Католической церкви, настолько велик был его вклад в новую духовную культуру Запада. Правда, ныне трудно с уверенностью сказать, были ли такие монашеские ордена на Алтае. Кто знает… Возможно, это европейское начинание, оно скорее в традиции Запада, который стремился централизовать духовную жизнь, сделать ее зависимой от личности – от папы или императора. На Востоке ценили свободу, ее ставили во главу всех начинаний. Вряд ли алтайские монахи согласились бы с орденом, то есть с организацией, подвластной не Богу, а человеку…

Строго говоря, то не был еще тот орден, что прославил бенедиктинцев в Средневековье. Ему не хватало организации и конспирации. Но именно Бенедикту принадлежит идея о превращении общежития монахов в «школу служения Господу» и своеобразный воинский отряд, подчиненный «уставу-наставнику» и строжайшей дисциплине.

Конечно, аббатства и ордена могли создать на Западе лишь те, кто знал о них, за кем стояли традиции. Но даже они, эти избранные из избранных, не чувствовали всей той мощи монастырской опоры, которая сказочно усилила потом рычаги власти христианской Церкви.

Провидцем тут был папа римский Пелагий II, тюрк и по родословной, и по духу. Он происходил из благородной семьи джентльмена, управлял Церковью без согласия Константинополя. Пелагий – это самая дорогая жемчужина для христиан и самый губительный яд для тюрков. С него началось возвышение христианства и угасание Дешт-и-Кипчака.

Конечно, он мечтал совсем не об этом, но его беседы с Григорием принесли плоды, которых ждала новая Европа. Это по совету папы префект Рима – второй человек страны! – отдал все свои деньги монахам. И, отринув сладости светской жизни, сам принял сан диакона.

После смерти папы Пелагия в 590 году его, монаха, избрали новым папой.

Приняв папскую тиару, Григорий утвердил строгий порядок в Римской церкви. Назначил экономов, повысил доход с земель, словом, дал Церкви полную независимость от государственной казны. Идеология при нем обрела свободу и закон. С той минуты Римская церковь окончательно превратилась в политическую силу. Она представляла собой некое самостоятельное государство в государстве.

Широкое поле действий открылось для нее.

Западная Европа, которая после Аттилы лежала «ничейной», выпавшей из мировой политики, привлекла взор папы. Сюда обратил он свои замыслы. То был уже игрок на политическом поле. Пусть самый слабый тогда. Но у него была цель – объединение Европы. На арену событий вышла сила, «обреченная» на успех.

В ней сошлось лучшее, что скопил античный мир: терпеливая последовательность и строгая законность. К этому добавились тюркский дух и трудолюбие. Вот он, сплав культур, весь налицо… таким он получился здесь. Главное внимание папа Григорий уделял-таки не политике, а монастырям, в них растил опору, с помощью которой надеялся подчинить и Европу, и мир.

Для укрепления авторитета Церкви он использовал монахов-бенедиктинцев, их устав и принцип абсолютного послушания. Ставку делал не на богословскую теорию, не на боевое искусство, а на подготовку «солдат», которые будут побеждать, не собираясь в полки. И не под звуки походных барабанов. Там в оружие превращали Слово. Готовили агентов влияния.

То были солдаты нового типа, их учили сеять идеи в сознание противника, чтобы он сам, своими руками разрушал себя и когда-то созданное им. Для этого разработали арсенал приемов, их шлифовкой занимаются до сих пор. Это никогда не ржавеющее оружие Запада.

Римским христианам было где и на чем испытать его и себя. К тому времени иные поместья, выросшие на землях Западной империи, переросли в мини-государства, бахвалившиеся друг перед другом карликовыми армиями и карликовой независимостью. Княжества люто враждовали. Их вражда и влекла папу Григория, он понимал: люди, уставшие от карликовых баталий и войн, будут слушать его и монахов, нужно лишь найти подходящие слова. Все-таки это тюрки, которые долго никогда не враждуют. Не хватает терпения.

И папа стал готовить вторжение своих «солдат». Рождался новый вид завоевания – словом Божиим. О подобном не мечтали самые искусные покорители народов. Такого не было нигде. Никто в мире не владел этим страшным оружием, только папы римские, внешне очень миролюбивые люди.