Взорванный плацдарм. Реквием Двести сорок пятому полку - Валерий Киселев Страница 54

– Я уволился двадцать третьего марта двухтысячного года. Двадцать пятого уже сидели в поезде. В Прохладном – пересадка. Пошли, нас было десять человек, к военному коменданту станции. «Не посажу в вагон, – говорит, – по этому требованию». Скинулись ему по банке тушенки, посадил в вагон с беженцами из Чечни. Так и ехали – денег ни копейки. Из Москвы кто как добирались. Дома «боевые» давали частями. Очень плохо давали. У меня в отчестве в документах оказалась ошибка, поэтому еще пришлось доказывать, что я – это я.

Мы ехали домой – как цыганский табор – черные, закопченные. За сгущенку договорились с водителем автобуса и ехали стоя. Я домой приехал – недели две удивлялся, что свет горит, на балконе курил только сидя, чтобы меня не видно было с улицы. Воду включу и радуюсь, что вода есть. Теперь я про воду знаю все, занимаюсь ей. Решил свою жизнь посвятить воде…

«Вокруг чистенькие, нарядные, а мы чумазые…»

Андрей Актаев, контрактник:

– Где-то пятнадцатого марта узнаем, что контракт можно завершить. Это отпуск с последующим увольнением. Все, кто со мной приехал, написали рапорта.

Поехали в штаб батальона под Танги-Чу. Подписали у комбата. Там и узнали о моральных уродах из третьей роты. Три «тела» продавали боеприпасы чеченцам. Это контрактники из нового пополнения. Им еще повезло, что их разведчики забрали. Те, кто прошел Грозный, им бы яйца вырвали без наркоза. Я слышал о третьей роте в Грозном. Потери только «двухсотыми» пятнадцать человек, это по моим данным.

Ну не могу я ни понять, ни простить таких. Хотя вот такие потом и орут на каждом углу: «Мы, ветераны боевых действий…» Встречался недавно с ребятами, с кем срочку служил. Один из них воевал в первую кампанию и рассказал, что у них два сержанта ПТУР «чехам» продали. И ничего. Просто отправили в полк, еще и с почестями уволили. Теперь один из этих уродов – председатель комитета ветеранов в одном из областных центров.

Вроде 16 или 18 марта прошли у нас выборы президента. Спустились с высот, проголосовали. Смешно получилось. Я 24 марта был уже дома, а в почтовом ящике приглашение на выборы.

20 марта батальон на высотах поменял 752-й полк. Говорил с ними. Такие же боевые ребята, как и мы.

Переехали под Урус-Мартан. 22 марта получили сухпаек, сели на вертушку и через Ханкалу на Моздок. Нас, контрактников, кто со мной прибыл в роту, было девять человек, и это из более чем 30. Остальные – кто уволился по семейным обстоятельствам, кто «грузом триста». Хорошо, что никто «двухсотым» не ушел.

В Моздоке военная таможня проверила только вещмешки. Сели мы на взлетке, купили на последние деньги три бутылки водки. Выпили за нашу победу, вторую – что живы, ну и третью – стоя. Только выпили, узнаем, что через полчаса самолет до Чкаловска.

Посадили нас летуны, спасибо им. С остановкой на ночь где-то в Краснодарском крае приземлились в Чкаловском. Электричка до Москвы. Там попрощались, обменялись адресами, и я с земляками поехал на Курский вокзал, на электричку до Владимира. Идем по Москве, удивляемся. За полгода так привыкли к выстрелам, разрывам снарядов, что как-то не по себе. Да и стыдно немного: все такие вокруг чистенькие, нарядные, а мы чумазые, грязные. Форму-то нашу новую еще при штурме Грозного старшина роты пропил, за что его ротный долго пинал. Прибыли на Курский. Нас, земляков, четверо было. Ждем электричку. Подошли милиционеры, спросили: «Из Чечни?» Услышав подтверждение, ни документы не спросили, ни обыскивать не стали. Просто пожали руки и отошли.

Тут один из нас вспоминает, что у него есть золотой перстень, трофей еще с Грозного. У вокзала стояли машины («куплю все, продам все»), туда и сдали перстень. Взяли водки, закуски, сели в электричку, поехали. Только в электричке мы и поняли, что все, вернулись. Пили. Никто из пассажиров нас не ругал – отнеслись с пониманием. Ближе к ночи приехали в родной город. Дома первым делом залез в ванну, отмокать. Воду менял раз пять. Там-то мылись нерегулярно. Да и одежда не менялась, кроме нательного белья. Да и как можно помыться за пять минут под душем, это даже не смешно…

«Мы возим, так мы и должны возить…»

Александр Белов, водитель взвода подвоза боеприпасов РМО полка, рядовой:

– Службу в полку я закончил в марте 2000 года. У одного водителя-контрактника машина сломалась, и я вместо него поехал 5 марта в Комсомольское. Там развозил пайки по линии, в роты. Восьмого марта надо было опять получать пайки и сигареты, и как раз пришло пополнение контрактников. Ротный вызвал: «Смена тебе пришла…» Я автомат и машину сдал только что прибывшему контрактнику. Нас тогда сразу человек сто двадцать увольнялось. До 12 марта мы просто сидели, ничего не делали, у нас ни оружия, ни машин, ждали, когда нас вывезут. В Урус-Мартане погрузили всех нас в одну «корову», и в Моздок. Там пожили в гостевых палатках. На снарядных ящиках матрасы валяются, дров нет, холодно. Погода промозглая. В соседней палатке ящики разбили, чтобы топить. Пришел офицер: «Какого хера ящики долбите? Смена приедет – на чем будут спать?»

Из Моздока в Минводы – на электричке, оттуда в Москву. Во Владимире успел съездить к матери на работу. Я ей не сообщал, что приеду. За всю войну матери всего два письма отправил, и они вернулись почему-то. И позвонить не было возможности. Наконец станция Ильино, там я был пьяный, не помню, что было. В Ильино – построение: стоит банда, кто в чем – без шапок, без ремней. Привели всех, больше ста человек, в клуб: «Отсюда ни шагу!»

Увольняли нас партиями: были случаи, что тех, кто уезжает из полка по одному, бандиты убивали за деньги. Уезжали мы группами на одной машине, чтобы по одному никто не светился. За мной машина пришла, и я с другом уехал во Владимир. Увидел на вышке сотовой связи красный фонарь: «Где-то обстрел идет…» Какое-то время привыкал, что есть электричество.

К наградам меня не представляли, хотя залетов не было. Скупо награды давали. А за что их давать? За то, что мы возим, так мы и должны возить… Могло случиться, но не случилось же.

Алексей Задубровский:

– Демобилизовался из Чечни 25 мая 2000 года из-под Урус-Мартана. К мирной жизни привыкал долго. На все смотрел так, как будто в другой мир попал, за границу. Все было необычно. Оказалось, что пока служил в армии, тут много чего произошло. Я даже слова такого не понимал – «кризис», что это значит. Курить тогда долго переучивался. Все время же курил, чтобы огонек в ладони был.