Гардемарины. Закон парности - Нина Соротокина Страница 54

— Тебя застрелю, а дом сожгу, — орал он, потрясая своим оружием. — Выведи нас к русским, а там уматывай на все четыре стороны. Шевелись… такой-растакой!

Крестьянин всегда пасует перед военным человеком, даже если тот ему по плечо. И не от страха пасует, а просто знает, чувствует, что рука у военного, ожесточившегося в битвах, не дрогнет. Шутка ли — человека убить за просто так! Но это мирному человеку страшно, а для солдата убийство — работа.

Кряхтя и стеная, мельник стал одеваться, сходил в глубь дома, пошептал что-то тихим, как мыши, домочадцам, потом вывел лошаденку без седла. Поехали…

Вскоре они были уже на прежней горной дороге. Ночная сырость пробирала до костей. Мелитриса заснула, доверчиво припав к груди Тесина. Пастор занемел, как отсиженная нога, но остерегался шевелиться, боясь разбудить девушку.

— Ты предупреди, когда русских увидишь, — сказал борющийся с дремой трубач. — Тогда остановимся, и я по всем правилам сыграю та-та… здесь фа-диез… та-та, что значит: парламентарии едут.

Мельник не ответил.

— Понял, что ли?

— Кабы русские нас сами раньше не увидели, — проворчал мельник, зорко глядя по сторонам.

Прошел еще час. Светало. Кустарники обочь дороги выглядели совершенно мирно и безопасно, поодаль маячил небольшой лесок. Вдруг раздался оглушительный свист, соленый, злобный окрик, на дорогу выскочило сразу несколько солдат в русской форме. Тесин почувствовал, как его стащили с лошади, засунули в рот кляп и поволокли куда-то, громко переругиваясь. Сзади пронзительно, поминая черта, кричал трубач, но скоро и он замолк. «Только бы не прибили его. Господи, — с ужасом подумал Тесин. — Где Мелитриса?» Последняя мысль заставила его дернуться в руках тащившего его верзилы. Ответом был удар в челюсть и новый поток брани. По некоторым словам и выражениям, которые без труда отличит каждый иностранец, пастор догадался, что он у русских.

Здесь же в кустах трубача раздели почти донага и трубу отняли. Пастора вертели в руках как куклу, но сутану не сняли, может быть за полной ненадобностью, но скорее из уважения к сану. Во всяком случае, так показалось Тесину, хоть он мало понимал из беглого разговора. Более всего обозлила солдат бедность захваченных в плен, хороша добыча — сапоги с заплатой, тощий кошелек и чужой мундир, трубу в расчет не брали. Мелитрисы нигде не было видно, и мельник исчез, растворился в белесом утреннем тумане вместе с кургузой лошадкой. Тесин не без внутреннего смешка подумал, что знание русского языка им не понадобилось и без фа-диеза обошлись. Кляп во рту разрешал все сомненья и страхи трубача. Несчастный парламентарий стоял, придерживая рукой порты, таращился на чужие мундиры и мелко дрожал то ли от страха, то ли от холода.

Голосок Мелитрисы Тесин услыхал до того, как она появилась. Потом из-за кустов вынырнула фигура офицера, за ним, не поспевая за широкими шагами, семенила Мелитриса. Солдат ловко вытащил изо рта пастора влажный, тугой кляп.

— Правду ли говорит этот юноша? — спросил офицер строго. — Вы пастор Тесин?

— Святая правда. Я пастор их превосходительства графа Фермора.

Движение офицерских бровей, и трубачу вернули все его имущество, надели сапоги, сунули в карман кошелек и даже посадили на лошадь.

— Не говорите, кто я, — только и успела шепнуть Мелитриса.

К Тесину уже подвели лошадь.

Спустя полчаса пастор сидел у генерала Юдина и неторопливо рассказывал историю своего пленения и содержания в кистринском лазарете.

— Об этом мы потом поговорим подробнее, — закончил беседу генерал. — А теперь отдыхайте. Да… кто этот мальчик?

— Он со мной, служка…

Больше вопросов Тесину не задавали. Трубачу пожаловали двадцать пять рублей, дали охранную бумагу и проводили к своим.

С Мелитрисой Тесин встретился в походной кухне. На столе стоял сытный завтрак, дымился крепкий кофе.

— Ну вот мы и у своих, — со вздохом сказал пастор.