За ценой не постоим! - Иван Кошкин Страница 54

— «Дважды орденоносец товарищ старший лейтенант Петров — умелый и отважный командир, хороший товарищ…»

— Сашка, ты же не характеристику пишешь, — заметил Осокин.

— «…умом подобный древнегреческому философу Платону, а красотой…»

— Да вы что, обалдели? — заорал Петров, отталкивая наглого москвича.

— Держать командира! — громовым голосом скомандовал Луппов, хватая комвзвода за плечи.

Безуглый вцепился в Петрова с другой стороны, Лехман сунул сумку и карандаш Осокину:

— Вася, пиши!

Петров боролся со своими противниками, когда лейтенант Лехман ловко подкатился ему под ноги и все четверо рухнули на землю.

— «…Красотой же превосходит статую матроса на станции метро «Площадь Революции», — задушенно кричал из-под куча-мала Безуглый.

Осокин ловко вскочил на моторное отделение своей «тридцатьчетверки» и лихорадочно строчил, Петров вырывался и грозил всех поубивать, остальные благополучно ржали со стороны, полагая, что командиры сами разберутся.

— За что люблю первый взвод — это за бодрость духа и за то, что сил у вас хоть отбавляй.

Комроты и политрук подошли совершенно незаметно. Лейтенанты выпустили своего командира, Петров еще раз ткнул радиста мордой в снег и поднялся, отряхиваясь.

— Играете? — ласково спроси Бурда.

— Угу, — буркнул Петров, — эти сволочи…

— Готово! — крикнул с танка Осокин, писавший так увлеченно, что даже не заметил прихода начальства.

Бурда посмотрел на водителя, потом на скомканный брезент, на ухмыляющихся лейтенантов и расплылся в улыбке:

— Ладно, сперва хорошая новость, хотя ты, Ваня, ее не заслуживаешь. — Бурда вытащил из кармана клочок бумаги и помахал им в воздухе. — Вообще, конечно, тебе должно быть стыдно: такая девушка, а ты даже адрес не спросил…

Петров подскочил к комроты и выхватил листок у него из рук. Развернув дрожащими руками сложенную записку, комвзвода с облегчением выдохнул. Странное дело, сегодня Иван впервые увидел эту девушку, да и говорил-то с ней час, не больше, но от одной мысли, что им больше не встретиться, заболело сердце. Зато, получив этот неровный клочок бумаги с фамилией и адресом, старший лейтенант вдруг понял — он совершенно счастлив.

— Они уже отъехали, но дорога там сами знаете какая, еле ползли, — с удовольствием рассказывал Бурда. — Тут Оля спохватывается, что наш герой о ней ничего не знает, просит остановить… Естественно, ничего тут не остановишь, но подруга у нее боевая: быстро написала записку, высунулась на ходу в форточку и крикнула часовому, чтобы передал старшему лейтенанту Петрову или старшему лейтенанту Бурде.

— Прямо роман какой-то, — усмехнулся Луппов, стряхивая с ватника мокрый снег.

— Часовой передал записку командиру штабной роты, а тот, соответственно, мне, — закончил Бурда. — Ну что, Ваня, плясать будешь?

— Оставь его, — заметил политрук, — он же сейчас разрыдается от счастья. Лучше скажите, что у вас тут за чемпионат по вольной борьбе?

— О-о-о! — поднял палец Лехман. — Мы тут своими силами пытались Ване помочь, но он отплатил нам черной неблагодарностью.

— Мы Жене на работу письмо написали, — пояснил Безуглый. — А товарищ старший лейтенант на нас вызверился.

Загудаев подошел к Осокину и забрал у него листок. Пробежав его глазами, политрук захохотал и сунул письмо Бурде:

— На, читай вслух!

Бурда читал с выражением, хотя когда дошел до Платона и матроса, начал похрюкивать.

— «А еще, уважаемая Евгения, — продолжил комроты, — просим вас помочь другому нашему товарищу, сержанту Александру Безуглому…»

— Ну, Васенька, — пробормотал радист.

— «Парень он смелый и видный, но с девушками ему не везет». — Бурда посмотрел на сержанта: — Что, правда не везет?

Александр широко ухмыльнулся. Несмотря на все свое шутовство, москвич был человек и умный, и незлобивый. Безуглый развел руками:

— До войны вроде все правильно было, — он картинно сдвинул на лоб танкошлем, поскреб пятерней затылок и шумно вздохнул: — А потом — я на фронт, они в эвакуацию.

— Они? — недоверчиво спросил Осокин.

— Ну, за таким орлом вся улица, наверное, бегала, — заметил Бурда и продолжил чтение: — «А что идиот — так это не беда, а для умной девушки — даже подарок…»

Лехман хмыкнул, Петров похлопал радиста по плечу.

— «Идиот» пишется с двумя «и», — строго сказал комроты, — «а то больно смотреть, как наш боевой товарищ Александр Безуглый чахнет, что одинокая роза на осеннем ветру…».

Бурда не выдержал и заржал.

— Ва-а-ася, да ты поэт, — протянул Луппов. — Ты же Сашку пригвоздил — он теперь навеки «роза» будет.

Осокин самодовольно ухмыльнулся:

— Это ему еще повезло, что вы пришли, товарищ старший лейтенант, я бы его…

Бурда махнул рукой.

— Ладно, хватит. Мы, вообще говоря, сюда не дурака с вами валять пришли.

— Сбор экипажей на поляне, у машины комполка, — уже серьезно сказал Загудаев. — Петров, оставь одного часового у танков и пойдем, митинг, — он посмотрел на часы. — Митинг через пятнадцать минут.

— Что, еще один митинг? — спросил Петров.

— Да, — жестко подтвердил старший политрук, — личную жизнь устроил, пора делом заняться.

— Так стемнеет скоро, — заметил Безуглый.

— Разговорчики! — одернул его комвзвода. — Часовой — Трунов.

— Есть, — ответил водитель.

Трунов политические мероприятия не любил и теперь был только рад остаться у машин.

* * *

На поляне собрались все, кто не был в засадах или дозорах, — сто человек да еще экипажи броневиков. Танкисты окружили полукольцом «тридцатьчетверку» командира полка майора Черяпкина. Люди переминались с ноги на ногу, курили, переговаривались вполголоса. Внезапно капитан Гусев скомандовал:

— Отставить разговоры!

К танку подошел военком полка, старший батальонный комиссар Комлов. Легко взобравшись на моторное отделение, он с минуту молча смотрел на собравшийся полк. По лицу комиссара было сложно что-то прочесть, но танкисты поняли — дело серьезное.

— Сегодня, 6 ноября, в преддверии нашего великого праздника, дня Великой Октябрьской революции… — Комлов говорил спокойно, четко выговаривая каждое слово, ровным, сильным голосом, — состоялось заседание Моссовета. В связи с опасностью воздушных налетов, заседание проходило на станции метро «Маяковская». Повестка дня — положение на фронтах и в Москве.

Военком достал из полевой сумки лист бумаги.

— Из всех выступлений, товарищи, для нас самое важное — это выступление товарища Сталина.