Танцующие фаворитки - Наталия Сотникова Страница 54

Имя Екатерины Васильевны Гельцер теперь известно лишь театроведам, хотя она оставила в Большом театре такой яркий глубокий след, что период выступлений балерины на этой сцене называли не иначе как «эпоха Гельцер». Прослужила же она там для танцовщицы необычайно долго – сорок лет.

Екатерина Васильевна родилась в 1876 году в семье известного московского танцовщика В.Ф. Гельцера. Помимо отца было еще несколько человек родственников, служивших в театре ^[53]; в какой-то период во время обучения на балетном отделении Московского театрального училища Екатерина серьезно подумывала о карьере на драматической сцене. Но в 1889 году она перешла в класс Хосе Мендеса, одного из видных представителей итальянской школы, – и ее покорили сложные комбинации на пуантах, стремительные прыжки и эффектные пируэты, которым обучал своих учениц этот педагог. К тому же все эти приемы как будто бы давались ей без особых усилий, хотя труженица она была великая. В итоге балет одержал победу, и в 1894 году, после блестящей сдачи выпускного экзамена на «пять с плюсом» она была принята корифейкой в балетную труппу Большого театра. Московский балет в ту пору пребывал в состоянии упадка. Екатерина прекрасно справилась с первыми небольшими ролями, обратила на себя внимание критиков, но чувствовала, что до настоящего мастерства ей еще далеко. В 1896 году она подала прошение на перевод в труппу Мариинского театра, где и прослужила два года, совершенствуя свое искусство танца под руководством петербургского преподавателя Х.П. Иогансона, набираясь опыта виртуозного танца у гастролерши-итальянки Пьерины Леньяни, работая над ролями при полном содействии М.-И. Петипа. Школа в Мариинском театре привнесла в ее виртуозную манеру исполнения изящество, мягкость и гибкость в постановке рук и корпуса.

И еще Екатерина в совершенстве познала изнанку театральной жизни, от чего ее в Москве защищало крылышко любящего отца. Она и раньше не питала иллюзий, но в Петербурге лишилась их окончательно. Правление балетоманов, практически подчинивших себе дирекцию, непоколебимое положение Кшесинской, которая творила, что хотела, роли, распределяемые в зависимости от влияния и связей покровителей танцовщиц, критики, способные несколькими словами в статье загубить будущее молодой танцовщицы, интриги товарок – она каждодневно сталкивалась с примерами, самым печальным образом иллюстрировавшими ту простую истину, что театр есть не что иное, как осиное гнездо. В этом осином гнезде надо было суметь не только выжить, но и обеспечить себе место под театральными софитами, достойное своего таланта, – и Катенька с младых ногтей начала действовать, руководствуясь уже известными нам традициями балетной среды.

Какой балериной была Гельцер? Обратимся к мнению уже упоминавшегося нами Ф.В. Лопухова. Говоря о московской балетной труппе, он писал: «Первое место среди них надо отдать Екатерине Васильевне Гельцер. Это явление в своем роде исключительное…

Гельцер – страстная балерина; другого слова для характеристики ее таланта не могу подыскать. Что бы она ни делала, ее танец и мимика пылали огнем. Словом, по амплуа Гельцер – героическая актриса.

Фигура ее по форме была далека от идеала. Верхняя часть и руки напоминали очертания Дианы-охотницы, нижняя часть была несколько грубовата. Ноги, с точки зрения балетной эстетики, не столь блестящего вида: полупузырчатые мышцы икр, чересчур округлые бедра. Но мало кому удавалось так скрывать в танце дефекты своего сложения, как Гельцер…В связи с танцем Гельцер мне хочется выступить в защиту того, что ханжеская критика брезгливо называла „сексуальностью“. Искусство вообще, балетное в особенности, органически проникнуто мужским и женским обаянием – сексуальностью в хорошем смысле этого слова. Я не согласен с теми, кто утверждает, будто в театре показывают не мужчину и не женщину, а человека вообще. Человеческое, человечное – да, бесполого человека – нет. Искусство Гельцер было торжествующим женским искусством – благородным и волнующим». То есть Гельцер обладала той «сексапильностью», которая была свойственна отнюдь не каждой танцовщице, но которая била через край у Матильды Кшесинской. Кстати, любимой партией Кшесинской была цыганочка Эсмеральда; лучшими ролями Гельцер – та же Эсмеральда и Саламбо.

Сходные воспоминания о танце Гельцер оставила выдающаяся русская оперная певица Н.А. Обухова, исполнявшая в 1917 году партию Далилы в опере К. Сен-Санса «Самсон и Далила»:

«Я – Далила в богатой, пышной одежде возлежала на роскошном ложе, усыпанном розами. Вокруг меня молодые филистимлянки с чашами в руках, увенчанные цветами. Толпа наполняет храм. Начинается танец жриц.

Вспоминаю, как в этом действии танцевала знаменитую „Вакханалию“ Екатерина Васильевна Гельцер.

Из-за кулис выбегала стройная юная девушка, в хитоне оранжево-красного цвета (Гельцер было уже под сорок), ее каштановые с рыжеватым оттенком волосы были распущены, голова убрана виноградными листьями, в руках она держала виноградную лозу. Она начинала резвиться, играть и шутя танцевать, изображая невинную девочку. Вдруг, вся съежившись, она садилась на пол и прислушивалась к приближавшимся шагам. Появлялся юноша – еврейский воин. Девушка смущалась и рисовала на песке какие-то знаки. Юноша подходил к ней, тогда она начинала танцевать, сначала медленно, а потом танец постепенно переходил в страстную пляску, в дикое кружение. Потом начиналась „Вакханалия“. В страстном порыве юноша уносил девушку со сцены.

Танец Гельцер отличался ярким артистизмом, предельной выразительностью, темпераментом, экспрессивностью; особенно пластичны и музыкальны были руки. Все ее движения сливались с музыкой. Гельцер была не только танцовщицей, но и артисткой. В то время это перевоплощение в образ и актерская игра в танце были новаторскими».