Один на дороге - Владимир Михайлов Страница 53

Я думал, что с бактериологами будет сложнее, потому что институт был глубоко гражданским, это чувствовалось сразу, стоило лишь взглянуть на его сотрудников, особенно молодых. Однако там заинтересовались нашими материалами больше, чем химики — может быть потому, что бактериологам мы ничего не могли приказать, их можно было лишь попросить. Научный сотрудник, к которому меня направили, длинный, тощий и бородатый парень, видимо, торопился и сразу же перешел к делу.

— За тридцать пять лет, — сказал он, сразу же беря быка за рога, существовавшие там штаммы, вернее всего, погибли. Но часть могла сохраниться в виде спор. В такой форме они могут существовать очень долго.

— Они опасны?

— В таком виде — нет. Но вся сложность в том, что как только споры попадают в благоприятные условия, они могут активизироваться. Иными словами, они оживают. Может быть, в какой-то степени ослабленными. Но не обязательно.

— Что это — благоприятные условия?

— Я не знаю, чего им там не хватает. Может быть, дело в температуре окружающей среды. Возможно, им было слишком холодно. Может быть, отсутствие питания. Или кислорода — если это не анаэробы. Вредная среда… Мало ли что.

— Они оживают сразу?

— Как правило, для активизации нужен какой-то срок. Если вы точно скажете мне, что у вас там за культуры, я скажу, каким может быть инкубационный период.

Я хотел было спросить, сколько времени для акклиматизации нужно спорам чумы. А также — что, если там окажутся какие-то вирусные культуры. Но подумал, что пугать без нужды никого не следует.

— Вам ведь дали для ознакомления статью…

— Эту, на немецком? Там нужен соответствующий переводчик. Мы ее просмотрели, насколько хватило нашей лингвистической эрудиции, но какие-то тонкости наверняка ускользнули. Названия там невеселые. Но судя по тому, что он там пишет, они как раз и занимались тем, чтобы вывести штамм с минимальным сроком активизации. Так что можно ждать больших неприятностей. Совершенно ясно, во всяком случае, что проникать туда можно только в специальном снаряжении, а при возвращении оттуда необходима тщательная санитарная обработка каждого человека и предмета. На этот счет поговорите с вашими медиками — думаю, что в их распоряжении такие установки имеются.

— Конечно, — сказал я. Да и на самом деле, у нас они наверняка есть.

— Могут ли такие споры сохраняться и в очистных устройствах?

— Несомненно. Поэтому активный материал из этих устройств надо систематически уничтожать.

— Если споры подвергнутся воздействию высокой температуры? Очень высокой. Порядка тысяч градусов? И давлению в тысячи атмосфер?

— На протяжении какого времени?

— Кратковременно. Тысячные доли секунды. Он пожал плечами.

— Не знаю. Такими проблемами у нас никто не занимался, насколько мне известно. Но думаю, что какая-то часть спор может уцелеть. Даже довольно значительная.

— Ясно, — сказал я без воодушевления. — Но вы постарайтесь все же как можно точнее перевести эту статью. Может быть, там еще найдется что-нибудь интересное.

— Постараемся, — заверил меня парень и снова поглядел на часы.

Я распрощался и вышел. Пока мне было ясно лишь одно: если содержимое кухни Роттенштейнера вылетит на свет божий, будет очень нехорошо. Так нехорошо, что просто хуже некуда. Нет, только вскрытие. Понимаешь, полковник Лидумс, — только вскрыть!

Знать бы еще — как это сделать…

Чем больше я думал об этом, тем хуже себя чувствовал. Что-то новое, появившееся во мне в последние дни, утекало, как из разбитой бутылки. Именно из бутылки; дырку в котелке или фляге можно чем-нибудь заткнуть или просто зажать пальцем, но уж если кокнулась бутылка, тут ничем не поможешь.

Ну что же, попытаемся как-то предотвратить утечку. Жаль, что не осталось никаких вроде бы дел, и целый вечер впереди. А не сходить ли нам, скажем, в кино? Однако, как ни странно, кино я не люблю. Странно — потому что для солдат, например, это единственное регулярное развлечение, я в полку ни одного фильма не пропускал. Но с тех пор времени прошло достаточно, успел разлюбить; могу еще пойти вместе с кем-нибудь, но один — нет. Может, в театр? Да что, в самом деле, я из Москвы приехал сюда по театрам ходить? Для специалистов, может быть, и представляет интерес — сравнить, как ставит одну и ту же вещь Икс в Москве и Игрек в Риге, или как играет, допустим, Сократа Джигарханян, и как — Хижняков. Но я не театровед. Тяжелая вещь — свободный вечер для человека непьющего и одинокого…

Одинокого, подумал я не без ехидства. Дорогой товарищ, в том-то все дело, что — одинокого. Ты, конечно, рад, что избавился от всех нештатных забот, и совершенная правда, что у тебя и неизбежных, табельных забот хватает, и очень хорошо, что ты можешь располагать собой, как пожелаешь, ни от кого не завися и ни с кем своих действий не согласовывая. Только что с того толку? Признайся честно: — тебе хочется увидеть Ольгу и провести вечер именно с нею. Но, как человек занудливо-честный, ты не хочешь в собственных глазах оправдаться необходимостью еще раз поговорить с Семенычем на специальные темы, и уж заодно пообщаться и с нею: тебе обязательно нужно, чтобы все было названо своими именами. Нет, Акимов, ты не подарок.

Ну, ладно, а что в конце концов такого? Провести вечер, и ничего больше. Она — небезынтересный человечек, и поговорить с нею, и немного (все-таки мужчина в зрелом возрасте) пококетничать — вот то, чего тебе не хватает для ощущения полноты жизни, вот чего ты хочешь, дорогой подполковник.

Ну что же, главное — понять самого себя, остальное уже проще. Зайдем в гостиницу, вымоемся, позвоним Семенычу, скажем, что есть надобность увидеться — все чистая правда. А там — встретим ее. Пригласим куда-нибудь сходить. Корректно и хорошо.

В гостинице я постоял под душем, переоделся, даже побрился, хотя обычно мне и одного раза в день хватало за глаза. И только после этого подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.

Подошла Варвара. Услышав мой голос, она обрадовалась, и это меня тронуло, так что я позволил себе пару минут поговорить с ней. Впрочем, «пара минут», когда речь идет о Варваре, разговаривающей по телефону, — выражение, не имеющее никакого конкретного значения. Я замечал это и у некоторых других женщин: будучи обычно не слишком разговорчивыми (вежливость требует употребить именно это слово, хотя другое было бы точнее), ухватившись за телефонную трубку, они преображаются и могут не выпускать ее из рук просто часами, не имея для того никакого ощутимого повода. Варвара, к сожалению, принадлежала именно к таким. Я выслушал все, что касалось погоды, мяса, сметаны, Семеныча, телевизора, последнего виденного ею фильма (я его не видел), еще раз Семеныча, тенденций современной моды, Арефьевой (кто это — я и понятия не имел), предстоящего первенства по фигурному катанию, в третий раз Семеныча; я терпел, а как только открывал рот, чтобы перебить ее, она переходила на новую тему с такой энергией, что рот мой сам собой захлопывался. К счастью, через сколько-то минут она закашлялась, и тут я смог все-таки начать свою партию.