Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции - Валерий Шамбаров Страница 53

Если своими «кадровыми» методами он способствовал успехам партии, повышению влияния Ленина и Троцкого, то при этом начал формировать и собственный круг доверенных людей. Так сказать, «свердловцев». В него вошли Стасова, Володарский (Гольдштейн). Близкие отношения установились и с Моисеем Соломоновичем Урицким — выходцем из семьи хасидов и меньшевиком. «Товарищ Андрей» приближает к себе Аванесова (Мартиросова). И все сильнее подчиняет своему влиянию Подвойского (их «дружба» станет настолько тесной, что в будущем перерастет в семейные связи, и уже после смерти Якова Михайловича Подвойский выдаст дочь за его сына).

Захватывать влияние в Советах было тем легче, что даже небольшевистские их лидеры все равно действовали вразнобой со своими партийными коллегами из правительства, враждовали с ними, всячески отстаивали свою самостоятельность. Так, в дни корниловского выступления возникло множество всяких «ревкомов», «комитетов охраны революции». 4 сентября, когда угроза миновала, правительство попробовало распустить их, объявив, что «самочинных действий в дальнейшем допускаемо быть не должно». Но в этот же день ЦИК Советов (еще не большевистский) издал резолюцию, чтобы эти органы «работали с прежней энергией».

Правда, и у большевиков единства еще не было. 15 сентября Ленин, находившийся в Выборге, прислал письма, где призывалось приступить к практической подготовке вооруженного восстания. Часть ЦК выступила против. Другая часть в целом согласилась с призывом, но сочла, что с ним нужно погодить. Это мнение и победило. Свердлов в данной ситуации проявил себя сторонником самой радикальной линии и «верным» ленинцем. Сослался на то, что письма были адресованы не только ЦК, а еще и Петросовету и Моссовету. И разослал их вопреки принятому решению. Активно занялся вопросами дальнейшего формирования Красной гвардии. Что ж, здесь он был в своей стихии! Опыт создания отрядов боевиков у него имелся, он отлично умел общаться со шпаной, хулиганьем, блатными и приблатненными элементами. А как раз из таких и составлялся костяк красногвардейцев.

Ну а последние месяцы существования «демократической власти» утонули в потоках болтовни. Вслед за бестолковым Московским Государственным Совещанием в сентябре было созвано Демократическое совещание. По замыслу инициаторов из ЦИК, оно должно было создать «единый демократический фронт» и образовать «революционный парламент». Не тут-то было! Снова высказывали каждый свое, выливали друг на друга взаимные обвинения. Формулу о необходимости коалиции приняли «за основу» 766 голосами против 688. «В целом» резолюцию о необходимости коалиции отвергли 813 голосами против 183. Из состава совещания был избран «предпарламент» как совещательный орган всех российских партий до созыва Учредительного Собрания. Он получил название «Временный Совет Российской республики» и захлебывался речами, истекал словесным поносом, ломал копья из-за мелочных формулировок и раздирался взаимной грызней.

А Россия постепенно погружалась в полный хаос. Погромы, беспорядки, самосуды, преступность. Возникла угроза голода — в транспортах с хлебом, направленных в Петроград, из 200 тыс. пудов было разграблено по пути 100 тыс. Вслед за Северным Кавказом, анархия и междоусобицы охватили Туркестан. Финляндия знать не желала Россию. Украинская Центральная Рада заявила о суверенитете. Начали входить во вкус забастовок даже ранее дисциплинированные железнодорожники. Советы явочным порядком повели кампанию «социализации» предприятий. Инженеры и мастера подвергались таким же гонениям, как офицеры на фронте, уходили. Продукция и инструменты разворовывались. В результате к октябрю закрылось до тысячи заводов и фабрик. Сотни тысяч безработных… Они явились готовым пополнением для Красной гвардии.

Керенский, став Верховным Главнокомандующим, назначил начальником штаба, то есть фактическим руководителем Ставки, генерала Духонина. Старого служаку, который в политику уже не лез, ничего самостоятельно не предпринимал, а довольствовался ролью «технического советника», получая распоряжения из Петрограда и передавая их в войска. И Ставка начала работать вхолостую, поскольку никакой армии в общем-то и не было. По мере общего развала солдатские комитеты тоже «левели». Сначала в них еще хватало «оборонцев»: мол, наступать не пойдем, но страну защитим. А к осени в комитеты избирались вожаки самой махровой анархии. Части сплошь и рядом «самодемобилизовывались», то бишь дезертировали. «Лучшие» солдаты ехали по домам, к земле. Худшие превращались в шайки грабителей. Подобным шайкам ничего не стоило получить легальный статус, окопавшись в подчинении любого местного Совета. И прифронтовая полоса стала адом. Разложившаяся солдатня грабила, мародерствовала, разбивала спиртзаводы, пьянствовала и бесчинствовала.

В конце сентября Германия силами флота и всего одной десантной дивизии нанесла удар по Моонзундским островам. За неделю захватила их, не встретив серьезного сопротивления. Немцы высадились в Эстонии. Военный министр Верховский и морской министр Вердеревский что-то лепетали армии и флоту о «новой демократической дисциплине». За это их подвергли яростным нападкам в печати. Более серьезных успехов враг не одерживал только потому, что не стремился к ним. Для него сепаратный мир был куда нужнее громких побед. И Рига, Моонзунд являлись лишь частными операциями, которыми немцы подталкивали Россию к такому миру…

В обстановке поражений и общих неурядиц правительство Керенского уже хваталось за соломинки. Шло на любые уступки, мыслимые и немыслимые. Если первые кабинеты Временного правительства тянули с созывом Учредительного Собрания (в надежде завоевать популярность, чтобы Собрание узаконило их власть), то теперь срок был определен — декабрь 1917 г. Керенский приостановил, а потом и вовсе отменил смертную казнь на фронте. Первые кабинеты заявляли, что не намерены предрешать до Учредительного Собрания государственного устройства, аграрного и прочих ключевых вопросов в жизни страны. Теперь и на это плюнули. Уже заведомо провозглашали Россию республикой. В октябре были приняты законы о земле и мире. Первым из них Временное правительство до Учредительного Собрания отдавало всю землю крестьянам. (Хотя они и сами ее давным-давно сами захватили и поделили). Вторым законом предусматривалось начать «энергичную мирную политику». Правительство взывало к союзникам о неспособности России продолжать войну.

К поездке в Париж на союзническую конференцию готовилась делегация ЦИК во главе с М. Скобелевым, для которой был выработан наказ с условиями мира. Где меньшевики и эсеры тоже шли уже на любые уступки. Не только отказывались от всех плодов русских усилий и побед, но даже и смирялись с распадом страны. «Наказ» предлагал «мир без аннексий и контрибуций», постепенное разоружение на суше и на море, самоопределение Польши, Литвы, Латвии, восстановление прежних границ с плебисцитом в спорных областях и т. д.

Но несмотря ни на какие уступки, с правительством больше никто не считался. Оно уже не имело никакой опоры. Ни справа, после предательства Керенским Корнилова и гонений на офицерство. Ни слева, откуда давили очередные претенденты на власть. Правительство будто зависло в вакууме и держалось только по инерции. Растеряло весь авторитет. Такое положение могло продолжаться только до первого серьезного толчка. Пока кто-то не сломает эту инерцию и не возьмет упущенную власть…