Обет мести. Ратник Михаила Святого - Алексей Соловьев Страница 53

Вновь, как и под Торжком, пешие полки тверичей неторопливо расползались по рыхлому снегу, чтобы принять очертания строя, задуманного тверским князем. Противника было больше. Гораздо больше, и окольчуженные конные полки москвичей, владимирцев, суздальцев, татар уже заранее начали охватывать полумесяцем княжью дружину, кашинских конных, смердов, уверенные, что предстоящая забава будет недолгой, и эта досадная помеха сгинет с лица Земли так же быстро, как и появилась. Привыкшие гнать перед собой и рубить смердов из разграбленных деревень, разорители тверской земли с усмешкой смотрели на лапотных, посмевших огрызнуться. Что ж, тем хуже для них! В куче можно бить быстрее и проще! И радостно бухали литавры, дудели дудки, скакали взад-вперед оживленные московляне. Все было готово, ждали лишь жеста Юрия для начала кровавой потехи.

Между тем Михаил лично отвел несколько тысяч пешцев за отлогий холм, строго-настрого повелев находиться там в строю и ожидать его приказа, не высовывая за гребень и носа. Сотни Ивана укрылись неподалеку в длинном отлогом овраге.

— Смотри, паря! — давал последние наставления князь новоявленному воеводе. — Себя чтоб не обозначил ни видом, ни голосом! Юрий татар на левое крыло поставил, так что против вас пойдут непременно. Татарва — она спешить не любит, она обычно в дело вступает, когда перелом уже забрезжил. Так что мерзните, кулаками грейтесь, но быть в строю! Как только пешцы их тумен в копья встретят и вспятят, тотчас бей в бок, и уж тут ни сабель, ни стрел, ни крови своей не жалеть. Ну, с Богом!

Рослая фигура в алом корзно поскакала к центральному полку, на который тяжелой конской поступью уже полетел московский окольчуженный полк.

Что творилось на поле боя в самом начале, Иван так и не увидел. Лишь изредка засыпанный снегом вестоноша, умостившийся в сугробе на самом гребне, выкрикивал сверху:

— Пешцы второй приступ московлян отбили!! Народу покрошили — тьма!! Словно вал лежат и наши, и ихние!!

— …Михаил со своей дружиной в бок московлянам ударил! Словно нож сквозь масло прошел, лихо рубятся! Конные у ихних отвернули, за лес уходят!

— …Юрий-то, Юрий!! Видать, сам своих на третий приступ повел, знамя евонное в голове ратных! Ну, братцы, если прорвет — хана нам! Никого за пешцами нету…

— …Звери наши мужики! Лютые звери, ей-ей!! И Юрия отбили, сами вперед пошли. А ведь драпает князь московский, знамя уронили!! Давайте, родненькие, давайте! Так их!..

Но пылкий восторг, обуявший было ряды изрядно застоявшихся на морозе конных, мгновенно затих, когда наблюдатель повернул острожавшее лицо и повестил:

— Татары пошли…

Татар на Руси еще никогда и никто не бил. Татарская конница была тем победным козырем, который одним своим присутствием зачастую решал междоусобные распри. От татар можно и нужно было только бежать, и это за восемьдесят лет ига прочно отложилось в сознании нескольких поколений. Потому враз и побледнели сотни лиц, потому и затих ропот, даже пар, казалось, перестал клубиться над ратными.

Иван мгновенно уловил эту перемену. Он прекрасно понимал, что значит первый бой и первая пролитая кровь. Неспешно сев на коня, оглядел свое нахохлившееся воинство и громко крикнул, поскольку маховик боя раскрутился, и за топотом лавы татары услышать его не могли:

— Мужики!!! А ну, вспомнили, как дома ваши зорили, женок насильничали, близких рубили!! Так ответим же узкоглазым нехристям, братцы! Пусть гнев ваш настигнет их на жалах стрел и копий, на лезвиях сабель и секир! Вспомните все, чему я учил! Строй не ломать, стрел не жалеть! Не посрамим имени русича, братцы! То-о-о-овь!!!

Сотни с бряцанием оружия сели на коней. Судя по взглядам ближних, Иван понял — проняло! Уже вспомнили, уже озлобились, уже готовы…

Опытным слухом Иван определил, что там, на холме, пеший полк встретил набегающую лаву. Лихой посвист и татарское «хурра-а-а!!» в мгновение ока сменились яростным криком тысяч, жалобным ржанием пронзаемых рогатинами лошадей, лязгом железа и удивленными воплями не ожидавших лапотной дерзости детей степи.

— Вспятили! Наши их вспятили! Задние татары передних давят! — донесся крик сверху.

Иван взял в руки лук, вложил стрелу, толкнул пятками коня:

— За князя, за родных, за землю нашу! Вперед, родимые, не робей!

Больше ничего не нужно было кричать. Подхваченный неудержимой конской лавой конь старшего вынес хозяина из оврага. Татары оказались совсем близко, в полуминутном напуске летящих коней, и встретить новую опасность стрелами они не смогли. А вот оперенные посланцы русских летели густо и кучно, так, как учил стрелков сын Федоров долгими изнурительными неделями. И редко какая из них не утоляла жажду полета кровью…

Татарский тумен дрогнул еще до начала сшибки. Слишком неожиданным было сопротивление, слишком точен ответный удар, слишком велика ярость смердов, пеших и конных, не желавших ни добычи, ни пленных. Ими командовала месть за свершенное Юрием и пришедшими с ним, и не нашлось у привыкших убивать безоружных силы, способной одолеть эту ярость.

Тысячи татар видели лишь стрелы, густо летящие с левого крыла. Количества атакующих узреть они не могли. А у страха глаза, как известно, велики, вот и рванули руки поводья, вспячивая лошадей. Забросив щиты за спины и лишь изредка отстреливаясь, татарские тысячи покатили назад, на ходу сминая еще не завернувших и вверив свою судьбу лишь быстрым конским копытам. Степные скакуны были явно резвее русских, но не всем в тот день было суждено добраться даже до походного лагеря. Окольчуженный строй Михайловой дружины протаранил бегущих с другого крыла, вырывая из седел новые десятки. Уже никто не кричал торжествующее «Аллах акбар!», лишь изредка слышалось жалобное «Урус, пощади!..».

Иван в ратном запале рубил сплеча, судорожно ища взором татар в дорогой броне. Тысяцкий Амылей должен был носить именно такую. Странно, но виденное лишь однажды лицо третьего из братьев четко стояло перед глазами… но пока только в его воспаленной памяти… А посему: замах, удар, брызги крови, падающее тело. Новый замах…

Амылей вывернулся слева как-то неожиданно, как в сказке. Как желанная явь, о которой долго просишь ангела-хранителя… Ощеренный рот, бешеные глаза, окровавленные шпорами бока коня. Он мелькал за несколькими другими беглецами. Еще немного, и вновь скроется в мятущейся толпе. Иван вбросил саблю в ножны, натянул лук, и меткая стрела почти по самое оперение вошла в загривок коня.

Русич все сделал обдуманно: дорогая чешуйчатая бронь скорее всего отразила б деревянную стрелу, а самострел Иван в сечу не взял. Конь ринул на колени на полном скаку, и Амылей вылетел из седла, словно из пращи. Вторая стрела пронзила насквозь его бедро. Но добить времени не оставалось: Иван вел свой отряд. Обезноженный кровник теперь не должен был далеко уйти.

Сеча начала затихать, когда уцелевшие татары достигли лагеря, укрывшись за поставленными в круг повозками. Когда стало окончательно ясно, что от многократного превосходства Юрия не осталось и следа и сам он позорно бежал даже не в Москву, а в сторону Новгорода, бросив узкоглазую жену, обоз, казну и награбленное. Бросив дружины, рассеявшиеся по разоренной земле и в попытках достичь московских или владимирских пределов в полной мере познавшие Божью кару за деяния рук своих. Теперь тверичи били московлян, и новая кровь поила и без того уже досыта насытившуюся землю.