Кольцо странника - Марина Александрова Страница 53

Всеслав быстро отвернулся и пошел в сторону дома. Хоть и ненавидел он Кузьму всей душой, а все ж не желал ему такой подлой смерти. Решил ничего не говорить Ладе, но, когда вернулся, понял – она уж все узнала без него.

– Кузьму-то медведь в лесу заломал! – сказала она, едва муж появился на пороге.

– Да ну? – подивился Всеслав, отряхиваясь от снега. – Насмерть?

Лада взглянула на него пристально – и опять подивился Всеслав, как хорошо жена читает у него в душе!

– А ты нешто сам туда ходил? – спросила она у него, прищурив милые глаза.

– Ходил, – нехотя отвечал Всеслав. – За племянником его пошел, хотел посмотреть, где он себе избушку поставил.

– Зачем?

– Да уж не чтобы на пироги позвать! – неизвестно отчего осердился Всеслав.

– А ты не серчай! – виновато попросила Лада, и Всеслав обнял ее.

– Прости, моя милушка. Хотел я ему в слабости душевной отомстить за тебя, за твою болезнь и свой страх. Да только судьба-то наперед меня распорядилась, покарала его подлой смертью. Мне даже жаль его стало – все ж таки тоже человек, живая душа!

...Зима прошла, как и не видали. Лада носила свою тягость легко, ни разу не прихворнула. Да и не диво – крепко берег ее муж, не давал перетрудиться. Сам брался за все бабские дела, чтобы только любушку поберечь, ничем не огорчал ее. Наведывался порой дед Костяш, глядел на житье-бытье молодых, радостно дергал бровями.

– Молодец ты, парень, – высказал как-то Всеславу. – Горело у меня сердце против тебя, а теперь вижу – лучшего мужа своей внученьке я бы и не пожелал!

Всеслав знал, как скуп старый жрец на похвалу, оттого тепло стало у него на душе. Одно тревожило его – подходило время Ладе разрешиться от бремени.

– А ты не боишься? – спросил он как-то у жены, когда зашла речь о приближающемся событии.

– Чего? – искренне удивилась Лада.

– Да вот... рожать?

– А чего тут бояться? Все рожают, и ничего. Вот еще что выдумал!

Но Лада кривила душой. Конечно же, она боялась, но мужа пугать не хотела.

...Как-то в первый месяц весны Всеслав пошел к жреческому капищу – помочь деду поправить землянку, а к Ладе забежала Рада. Вместе они состряпали обед. Подруга помогала Ладе – чтоб не ворочала она тяжелые горшки, не возилась подолгу у пышущей жаром печки. Женщины весело болтали, но вдруг Лада согнулась надвое от боли, опоясавшей поясницу. Боль зарождалась под сердцем, сводила ноги – но то была сладкая боль. Новая жизнь стремилась, рвалась на свет...

– Что? Началось? – вскрикнула Рада, увидев искаженное страданием лицо подруги.

– Да, вроде бы... – простонала Лада, но тут же боль прекратилась, словно и не было. – А может, просто живот прихватило?

– Я побегу за повитухой, – испуганно шепнула Рада и кинулась к дверям.

Боль не возвращалась, и Лада решила, что еще успеет достать из печи хлеб. Сгорит ведь, пока суд да дело, и Всеслав, вернувшись домой, не найдет чем закусить после тяжелой работы!

Она успела еще достать хлеб, положить его на стол и прикрыть чистым холстинным утиральником, но боль внезапно вернулась, еще более острая. Хватаясь за лавки, согнувшись, Лада добралась до ложа и упала на него без сил. Тут и подоспела повитуха, и как раз вовремя.

Еще со двора Всеслав услышал в избе голоса и громкий, торжествующий детский плач. «Ребенок? – удивился новоявленный отец.– Откуда бы здесь взяться ребенку?».

И, озаренный внезапной догадкой, со всех ног кинулся в дом. Его встретила сияющая повитуха, держа на руках младенца, едва видного в ворохе пеленок.

– Девочка! – оповестила она отца.

Всеслав замер, глядя на Ладу. Никогда еще он не видел ее такой красивой – хотя лицо ее было красно от тяжких потуг, пряди мокрых волос прилипли ко лбу, но все искупал дивный свет, струящийся из очей, необычный, божественный свет...

– Быстро управилась Ладушка наша, никаких хлопот с ней не было, – балагурила повитуха. – Здоровая бабенка, умница! Как доченьку-то наречешь, отец?

Но Всеслав не слышал ее слов – он стоял рядом с ложем и творил полузабытую уже молитву.

– Богородица, дева, радуйся!.. – шептал он, глядя в глаза любимой.

Лада, чуть шевеля губами, повторяла за ним незнакомые пока слова.

Когда первый порыв радости прошел, Всеслав принял из рук повитухи свою дочь.

– Какая красавица! – сказал искренне.

И правда, девочка была хороша – даже повитуха, много видавшая младенцев на своем веку, подтвердила это. Обыкновенно младенцы рождаются красными и сморщенными – но эта малютка была белокожей, точно ее выкупали в молоке. Легкие светлые волоски пушились на головке, а вытянутым дугой бровкам позавидовала бы любая красавица.

– От большой любви красивые-то дети! – высказала повитуха, и Всеслав благодарно взглянул на нее. Осторожно прильнул губами к голове малютки – она замурлыкала и открыла ясные синие глаза.

...Девочку нарекли Марией, и Всеслав прикипел к ней сердцем с первого дня. Таких чувств он не знал еще, и думать не мог, что когда-нибудь узнает...

По деревне даже посмеивались – никто сроду не видел, чтобы мужик так пестовал дитя. Отцы и внимания на своих чад не обращали, пока те в разум не войдут, только досадовали, что младенец криклив. А этот тетешкается не хуже бывалой няньки, и каждому встречному-поперечному готов рассказать, какое диво дивное у него растет, словно его дитя единственное в мире!