"Иду на вы!" Подвиги Святослава - Лев Прозоров Страница 53

За Иваном быть, так холопкой слыть,

А за мною быть – так царицей слыть.

Очень странно – на первый взгляд. Ведь Иван Годинович – приближенный, а то и родственник князя, вождь собственной дружины. И ничего странного – если Кошерище и впрямь воспоминание о кошерных властелинах Хазарии. Вспомним ибн Фадлана: «Все же народы, живущие рядом с ними, считают хазары за своих рабов». В глазах Кошерища русский богатырь, да и сам его князь – рабы по рождению.

Но на этом доводы Кошерища не исчерпаны. Он хвалит свою веру и ругает русскую. Насколько важен этот мотив, говорит его полнейшая исключительность. Враг в былинах может хулить богатыря последними словами – хотя холопом его не называет, Кошерище и тут оригинален – может грозить спалить Киев, убить князя, разрушить церкви. Но никогда, кроме этого случая, враг в былинах не заявляет, что его вера лучше, правильнее русской. Начинает же список преимуществ своей веры Кошерище словами:

У нас вера-та ведь и очень ведь есть легка —

Не надоть мыть своего тебе лица белого…

Можно предположить, что здесь отразилась известная нелюбовь степняков к мытью («смывая грязь, смываешь удачу»).

Можно предположить, что здесь идет речь о предельной нечистоплотности иных талмудических ритуалов (см. В. В. Розанов «Юдаизм»).

Но первое было слишком уж общим местом. Почему же оно отражено именно и только в этой былине? Талмудические же ритуалы были таинством, на которое просто не могли допускаться язычники.

Однако вернее всего будет сказать, что после общения с кошерищами славянину просто очень хотелось как следует отмыться. Почему – ярче всего отражено в былине. Г. К. Честертон как-то сказал, что, если бы ему дали прочесть одну-единственную проповедь, он посвятил бы ее греху гордыни. Бьющая через край гордыня делала еще отвратительней то, что не могли не знать о каганате его соседи. Нечеловеческая жестокость наемников каган-бека. Голодные матери, продающие своих детей. Возведение в основы государства того, что язычники всегда презирали, – ростовщичества, работорговли, наемщины. И над всем этим полыхал сернисто-желтым нимбом ореол бесовской гордыни хазар… Стоит ли удивляться, что соседи-язычники отвечали на нее почти физиологической брезгливостью? Попытайтесь просто представить себе человека, действительно и всерьез считающего себя лучше всех. Не надо даже добавлять, что он сутенер и убийца, одного этого хватит для отвращения. Хотя тот, кто считает себя лучше всех, рано или поздно сочтет себя выше чужой чести – и станет сутенером, выше чужой жизни – и станет убийцей. Он не сможет ни одуматься, ни раскаяться – ведь он выше всех… Бессмысленно пытаться пересказать великолепную проповедь Честертона, тем более – в нескольких строках. Моя задача сейчас не показать, как «самоутверждение» и «формирование индивидуальности» превращают человека в чудовище. Я просто хочу сказать, что они делают это; с одним человеком или с целым народом, что они сделали это с хазарами. Даже у нас, испорченных веками цивилизации, вызывает тошноту народ, одобряющий бомбежку чужих роддомов и визжащий, как о величайшем в истории злодействе, о взрыве двух своих торговых центров. Вспомните кликушество 11 сентября 2001 года – и вы испытаете тень тех чувств, которые испытывали к кошерищам наши предки. Для них каганат был населен чудовищами – в самом прямом смысле слова. С этими чувствами можно сравнить лишь чувства древних римлян к Карфагену. Точно то же физиологическое омерзение людей Чести к людям Выгоды (а гордыня и культ выгоды неразделимы), что звучало в неистовом Esse delendam, «Должен быть разрушен!» Катона.

Именно это, при всей очевидной выгодности союза с бронированными орлами каган-бека и торговли с пухнущими роскошью городами, отталкивало славян от общения с былыми союзниками. Как там у Стругацких: «Мерзость, не прикасаться!» Но общаться приходилось. Кошерища упорно и очень настойчиво навязывали соседям свое общество.