Екатерина Великая - Анри Труайя Страница 52

Дни проходят, а у императрицы никаких симптомов болезни после прививки. Она делает вид, что это ее даже не удивляет. В ее окружении все восхваляют ее смелость. Она предстает перед всеми как сияющее олицетворение науки. В церквах служат благодарственные молебны о здравии августейшей особы. Из самых глухих провинций прибывают поздравления и послания, полные восхищения. Все превозносят Черкасова и Димсдала. Теперь все придворные хотят, чтобы и им сделали вакцинацию. По настоянию матери цесаревич Павел подчиняется общему правилу. В виде вознаграждения за службу Димсдалу присваивается титул барона, он получает чин статского советника и пенсию пять тысяч фунтов. Семилетний Александр Марков, у которого взяли лимфу для прививки Екатерине, получает наследственный титул дворянина и право почитать себя лично охраняемым попечением императрицы под фамилией Оспенный. ^[80]

Из России восхищение распространяется и на зарубежные страны. Те, кто старался принизить Екатерину, признают, что на этот раз она выиграла. Общественное мнение не постоянно, и ей уже готовы простить убийство Ивана VI за царапину на ее руке. Восхищенный Вольтер пишет «своей государыне»:

«О, мадам, какой урок Ваше величество преподала нашим французским дворянчикам, нашим мудрецам из Сорбонны, нашим эскулапам из медицинских школ! Вы дали сделать себе прививку с меньшими приготовлениями, чем монахиня дает себе сделать промывание желудка. Великий князь последовал вашему примеру. Граф Орлов вводит в себя оспу и отправляется на охоту по заснеженным просторам. Вот так же поступил бы Сципион, если бы эта болезнь, пришедшая из Аравии, существовала бы в его время».

Отвечая генералу Брауну, губернатору Ливонии, поздравившему императрицу со столь смелым поступком, она пишет спокойно и скромно: «Умелый и добродетельный доктор Димсдал, ваш соотечественник, привил Петербургу дух предпринимательства, и почти в каждом богатом доме у него так или иначе есть клиент». ^[81]

Остается перенести эту практику со столицы на провинцию, со двора на массу народную. Судя по поступающим донесениям, у Екатерины есть основания уверенно смотреть в будущее. Народ так много натерпелся от регулярных эпидемий, что быстро понял пользу прививок. Если уж матушка-царица не побоялась обезопасить себя от оспы, то ни один из ее верноподданных не посмеет отказаться.

Дело с оспой закончено, Екатерина берется за другие новации. У нее зуд на реформы. Самая большая ее страсть – месить густое тесто, каким оказалась Россия. Вместе с Иваном Бецким она составляет «Общие правила для воспитания детей обоих полов», в основе их – идеи Локка и Жан-Жака Руссо. Отдавая детей в школу, родители обязуются не забирать их обратно «ни под каким предлогом». Но где найти педагогов? Екатерина поручает Шлёцеру собрать за границей всех учителей, способных думать и согласных обучать детей русских аристократов. Причем как можно скорее. Ничего, если качество не самое лучшее. Создавая кадетский корпус, Бецкой назначает его директором бывшего суфлера из французского театра, а классным надзирателем – бывшего лакея матери Екатерины. Потом всех этих импровизированных учителей пошлют учиться новому ремеслу в Англию, Францию, Германию. Больше всего Екатерина гордилась знаменитым Смольным институтом благородных девиц. Согласно программе, составленной Ее величеством, интернат – заведение строго закрытого типа. Двенадцать лет заключения. Каникулы сведены до минимума. Никаких выходов в свет, кроме визитов во дворец, где время от времени императрица принимает воспитанниц, которых она приметила. Учительницы – светские. Священники выполняют строго отведенную им роль. Заведение напоминает философический монастырь, без окон во внешний мир и с единственной дверью, выходящей в рай, – императорский дворец. Большинство – дочери дворян, но есть и несколько девочек из буржуазных домов. Причем цвет платьев для всех одинаков, но цвет передничков говорит о более низком происхождении буржуазок. ^[82] Как считает Екатерина, равенство должно иметь границы. О нем больше говорится, чем делается. Письма Вольтеру, Фридриху II, госпоже Жофрен, Дидро написаны рукой либеральной государыни, но решения принимает самодержица, не питающая иллюзий. Так, 11(22) февраля 1763 года она создает комиссию для уточнения и расширения манифеста Петра III о правах дворянства. За месяц составляет она доклад, где содержатся главные положения Хартии дворянства, обнародованной двадцатью двумя годами позже. Новая царица торжественно подтвердила и расширила все прежние привилегии аристократии. Целый ряд распоряжений свидетельствует о покровительстве столпам режима. В одном из таких указов говорится, что дворянин, покидая военную службу, может получить офицерский чин, даже если он не достиг его за время службы, «дабы получил он привилегию по сравнению с простолюдином»; другой документ подчеркивает, что дворяне имеют право своею властью отправлять крепостных на каторгу; указом же дворянам дается монопольное право на производство водки. Кроме того, 3(14) июля 1762 года Екатерина, возмущенная крестьянскими волнениями, издает специальный указ, где выражается ее желание энергично защищать дворян в их владении землей и поместьями. Инстинктивно, с самого начала царствования, она понимает, что надо жалеть крепостных теоретически, но на практике опираться на помещиков. Россия слишком велика и разнообразна, считает она, чтобы ею руководили эклектично. Она одна держит в руках бразды правления всей этой многообразной массой. Словно сгусток энергии, она все видит, все проверяет, всем руководит, будь то реорганизация Сената, воспитание великого князя, строительство в столице или переговоры со скульптором Фальконе о памятнике во славу Петра Великого.

Разнообразнейшая деятельность не мешает ей следить за строгим соблюдением распорядка жизни во дворце. Вечера каждого дня недели имеют свою особенность: воскресенье – для придворных, в понедельник – французская комедия, во вторник – ничего, в среду – русская комедия, в четверг – французская трагедия или опера, после чего публика направляется на балетный спектакль мэтра Локателли, в пятницу – бал-маскарад во дворце, в субботу – ничего. Екатерина считает своим долгом появляться на каждом таком вечере. Уходит до конца церемонии. Она привыкла вставать рано и не хочет ложиться поздно. Иногда в шесть утра она сама разводит огонь в большой печке, облицованной фаянсом. Однажды, когда она зажгла хворост, из дымохода послышались громкие крики. Она тотчас тушит огонь, и из печи вылезает трубочист. Весь в саже, растерянный, он предстает перед императрицей, и та приносит ему свои извинения. Извинения перед трубочистом! Случай этот тотчас стал известен во дворце и пересказывается как пример исключительной доброты государыни. И вообще, все люди, ее обслуживающие, отмечают с благодарностью ее простоту и доброжелательность. Горничные и слуги ее обожают. Она не только не бьет их, но и бранит очень редко. Однажды вечером, когда она долго звонила, но никто не появлялся, Екатерина выходит в переднюю и видит группу слуг, играющих в карты. Обращаясь к одному из них, тихо просит его отнести только что написанное ею письмо, а она пока заменит его за карточным столом. Отвратительного повара она не решается уволить и, когда приходит неделя его дежурств, ограничивается предупреждением своих друзей: «Наберемся терпения. Впереди семь недель поста». Вот что она поведала Гримму: ^[83]«Слуги мои заготавливают для меня два гусиных пера в день, такое количество я имею право использовать, но когда перья портятся, я не решаюсь потребовать замену и кручу ими и так и сяк, чтобы закончить писать». И добавляет: «Каждый раз, когда вижу новое перо, я улыбаюсь ему и испытываю острое желание воспользоваться им». Первый луч солнца застает ее радостной и расположенной к труду, одно с другим неразлучно. Стоит ей открыть глаза, ее собачки, спящие на шелковых подушечках с кружевами, вскакивают на постель, радостно лая, лижут ей руки и лицо. Поиграв с этой стаей, она приступает к туалету с помощью камеристки. Полощет рот и горло теплой водой, кусочком льда протирает лицо и переходит в рабочий кабинет. На ней белый просторный халат из грубой ткани французских мастеров, на голове – белый чепчик. Пьет она не спеша кофе такой крепкий, что у любого сердце забилось бы учащенно. Вот дозировка: фунт кофе на пять чашек. Печенье, сахар и сливки делит она с собачками. Когда все съедается, она открывает дверь, и собаки бегут на непродолжительную прогулку. Для полного счастья ей всегда нужны рядом ласковые и веселые четвероногие друзья. Она дает им смешные прозвища, забавляется их играми и уделяет им целые страницы в своей переписке. «Я всегда любила животных, – напишет она. – Они гораздо умнее, чем мы думаем». Или такое вот: «Леди Андерсон (кличка пятимесячной собачонки) рвет все что попало, кидается и кусает за ноги всех, входящих в мою комнату, гоняется за птичками, мухами и даже охотится на других животных, во много раз ее превосходящих, например на оленей. Она одна производит больше шума и причиняет беспокойства, чем все ее братья, сестры, родители, тетушки, дедушки и прадедушки». Собаки возятся вокруг стола императрицы, а она читает доклады, делает пометки на память, пишет распоряжения, нежное послание Григорию Орлову, который еще спит, наверное, в столь ранний час. Работая, она нюхает табак. Но только левой рукой, из уважения к окружающим. «По моему положению, – пишет Екатерина, – мне часто приходится подавать руку для поцелуев. Думается, что не очень-то удобно, чтобы все, меня окружающие, проникались запахом моего нюхательного табака».