История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней - Жан-Поль Ру Страница 52

У каждой земли была своя специализация, но все были склонны к поликультуре. Различную продукцию Согдианы отличали редко, но её почву в целом хвалили за плодородие. Зато особо выделяли фрукты из Бухары и крупных лошадей из Ферганы, которых так любили китайцы и обладание которыми потребует от них стольких жертв. В китайских текстах того времени можно прочесть, что Карашар поставляет просо и виноградную лозу, Куча — коноплю, зерно, рис и виноград, что в Турфане, где депрессионная впадина имела много солнечных дней и обильно орошалась подземными водами, собирают в год по два урожая зерновых, злаков и хлопка. Это ценное текстильное сырье начало широко распространяться с тех пор, как в начале нашей эры из Западной Азии сюда ввезли хлопчатник, тем более что китайцы охотно покупали хлопчатобумажные ткани, успешно заменяя ими свою коноплю. Хотан довольно рано добавил к своему традиционному производству, сходному с производством остальных оазисов, разведение тутовых деревьев и изготовление шёлка. Хотя Китай ревниво старался сохранять монополию на производство этой ценной ткани, было очевидно, что рано или поздно он её потеряет. Эту технологию похитила у него Византия. Таким же образом её приобрёл и Хотан. В самом деле, одна китайская принцесса, выехавшая в этот оазис, тайком вывезла семена тутовника и яйца шелкопряда, спрятав в тюрбане. Этот случай, как можно догадаться, наделал много шума. О нём рассказывает красивый рисунок из Дандан-Уйлыка, датируемый VI в. Город не замедлил приступить к изготовлению шёлковых тканей, а поскольку его жители умели талантливо изобретать новые технологии ткачества и разрабатывать ещё неизвестные и привлекательные декоративные мотивы, его изделия скоро получили первенство на рынке. Они стали статьёй экспорта наряду с избыточными пищевыми продуктами, остававшимися после насыщения местных нужд, и продавались кочевникам, китайцам и жителям Иранского нагорья. Как в VIII, так и в IX в. было отмечено, что голодный мор, поразивший тогда Иран, стал результатом прекращения импорта из Согдианы.

ВЕЗДЕСУЩИЕ СОГДИЙЦЫ

Всегда существовала тенденция считать согдийцев караванщиками, но, возможно, она была ошибочной. Не исключено, как показал Эрик Тромбер, что товары перевозились прежде всего китайскими обозами, и в таком случае согдийцы играли, скорей, роль банкиров и маклеров. Как бы то ни было, о масштабе их торговой сети свидетельствуют находки монет и фрагментов текстов почти повсюду, часто очень далеко от Согдианы.

Согдийцы были вездесущи. Китайцы писали: «Как только мужчине исполняется двадцать лет, он направляется в соседние страны». Они могли бы добавить: «И дальние». Они отмечали, что те были искусны в коммерции и любили наживу. Согдийцы поставляли административные кадры в крупные центры, такие, как Дуньхуан, где двое из них контролировали рынок, и к кочевникам. Их колонии отмечены на Лобноре, где сохраняли активность ещё в VI-VII вв., несмотря на пересыхание озера, на Иссык-Куле, в долинах Чу и Сырдарьи. Одна из версий появления в Византии шёлкоткачества приписывает заслугу в этом одному персу, который, выехав из страны Серес, «привёз спрятанные в посохе зародыши шелковичных червей». Мы встречали Маниаха как посла от тюрков к Сасанидам и византийцам. Поскольку согдийцы поставляли административные кадры для великой кочевой империи тугю, должно быть, они попадались до самой Северной Монголии. Китайцы сетовали на их чрезмерную эффективность для этой империи. Один высший сановник около 610 г. сказал императору: «Сами по себе тюрки просты и бесхитростны, и между ними можно посеять рознь [китайцы не преминут это сделать]. К сожалению, среди них живёт много согдийцев, а это люди бывалые и ловкачи, которые влияют на них и их направляют». Были они и в Китае, образуя настоящие колонии. Большая фреска в северной части этой страны, написанная в VI в. и изображающая согдийский праздник Новруз, Новый год — она появилась раньше больших композиций, созданных в самой Согдиане, и в этом отношении интересна, — явно выполнена китайскими художниками по заказу прочно обосновавшейся и значительной согдийской общины за пределами родины. Дальше мы увидим, как согдийцы пытались захватить власть в Срединной империи.

ГОРОДА

С чего начать? Плотность населения всё-таки была высокой, а городские центры — многочисленными. По данным китайцев, Самаркандское царство насчитывало сорок больших городов и триста малых крепостей, Бухарское — сорок крепостей и тысячу сторожевых постов, Турфанское — двадцать один город. Во всей Кушанской империи можно было насчитать двадцать пять центров городского типа. По данным арабов, в Фергане и Ташкентской провинции было пятьсот городов, обнесённых стенами. Все были густо населены и насчитывали в среднем по 50 тыс. жителей — такая цифра указана, например, для Карашара. Монашеские общины часто были значительными, как отмечает Сюаньцзан, китайский паломник, странствовавший по Согдиане в 603 и 643 гг.; обречённые на целибат, они по меньшей мере с VI в. влияли на демографический рост.

Хотя постройки были в основном глинобитными и поэтому крайне непрочными, в некоторых городах найдены ценные остатки строений, другие же оказались безнадёжно утраченными, как Бактры, которые хоть и были когда-то очень знамениты, но культурный слой там был уничтожен высокими подземными водами, или как Мерв, который ещё только начали раскапывать. В древней Бухаре, Варахше, были широкие мощёные улицы, базар идолов, работавший ещё в IX в., и, возможно, крупнейший маздеистский центр жертвоприношений — ныне исчезнувшая могила Сиявуша. Здесь отпевали покойников, что называли «плачем магов». Старый Самарканд, Афрасиаб, несколько удалённый от современного города, был выстроен вокруг древнего святилища, присвоенного и высоко чтимого мусульманами, для которых оно стало гробницей сподвижника Пророка — Кусама ибн Аббаса, павшего во время осады города. Здесь найдены прекрасные фрески.

Мёртвые города в целом намного более интересны. С. П. Толстов и его группа открыли более трёхсот археологических памятников в одном только Хорезме, к югу от Аральского моря. Широкую известность приобрёл лишь один — Топрак-кала. Это роскошная царская резиденция длиной 583 м и шириной 420 м, где самое примечательное сооружение — как и полагается, дворец. Возведённый в III в., он дал великолепный археологический материал, в котором С. П. Толстов не обнаружил ничего, что бы могло быть иранским или греческим. Дворец был обильно украшен резным и раскрашенным штуком, а также фресками, то есть удивительной галереей дам и вельмож, изображения которых помещались в нишах. Здесь представлено превосходное анималистическое искусство, имеющее поразительную особенность: живописные изображения животных меньше натуральной величины, а скульптурные — больше.

В Западном Туркестане немало других археологических памятников: Тахти-Сангин, «Каменная терраса», птолемеевская Оксиана на Оксе, — город-святилище, ориентированный по оси храма, который, возможно, был посвящён богу Оксу, единственный кушанский памятник, где не найти и следа буддизма; Термез, который тоже стоит на Оксе, со своими гротами и ступами, с росписями в Балалык-тепе и в Кампыр-тепе — памятниках, расположенных ниже по течению; Дальверзин-тепе, раскапываемый с 1960 г., с жилыми домами и храмами, где стойки и стены сделаны из кирпича или дерева, где сохранились базы колонн, коринфские капители, росписи, статуи, разные предметы, в том числе шахматные фигуры, одни из самых древних, какие нам известны; Аджина-тепе в Таджикистане с лежащим Буддой длиной 12 м (VII в.). Однако два самых впечатляющих памятника — это, конечно, Ай-Ханум, большой город в Западной Бактрии, который мы уже посещали одновременно с Нисой, соседкой Мерва, и Пенджикент (IV—VIII вв.), обширный жилой, культовый и погребальный комплекс с двумя храмами и царским дворцом, занимающий около 13,5 га, где, вероятно, обитало 10 тыс. жителей мужского пола. Стены его примыкавших друг к другу домов высотой в два-три этажа, порой построенных из камня — что редкость в этой стране, — были почти целиком покрыты деревянной резьбой и росписью.