Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор Страница 52

«По сравнению со старыми монархами я всего лишь неопытный новичок, — сказал Фридрих Вильгельм, только что ставший королем, советнику по внешнеполитическим вопросам Ильгену, — в дипломатии я не смыслю ничего». Ильгену следовало бы тут же выразить свое несогласие. В конце концов он был тайным советником еще у Великого курфюрста и лучше, чем кто бы то ни было, знал, что нерешительность и осторожность во внешней политике до добра не доводят. И все же старый чиновник осторожно промолчал. Возможно, впрочем, он был и рад невмешательству молодого короля в свои дела. Фридрих Вильгельм принял его молчание за согласие.

Вскоре после этого через Берлин проезжал царь Петр. Он предложил заключить с Пруссией союз. Ему была нужна помощь в непрерывной войне со шведами за господство на Балтике. Фридрих Вильгельм от предложения уклонился: чтобы привести в порядок финансы государства, ему требовался по меньшей мере год, лишь после этого он мог браться за другие дела. Положение сложилось весьма затруднительное: прусский король не знал, как поступить. Он симпатизировал и Петру I, своему другу и властителю всемогущей России, и Карлу XII, юному королю Швеции, чей военный гений поражал Европу. Исход колебаний определила неуверенность Фридриха Вильгельма в своих силах на поле дипломатии и внешней политики. В финансах и солдатах, в сельском хозяйстве и в мануфактурах он кое-что понимал. Но политические интриги, деликатно называемые «концертом власти», оставались для него тайной за семью печатями и предметом отвращения. Разве не носили маски все дипломаты и послы, вечно улыбающиеся лицемеры и обманщики, умеющие виртуозно лгать? О нет, это был не его мир. И Фридрих Вильгельм решил занять в международной политике позицию выжидающего наблюдателя.

Правда, ничего другого ему, пожалуй, и не оставалось. Великие европейские державы — Англия, Франция и дом Габсбургов — уже двадцать пять лет, со дня смерти Великого курфюрста, не принимали Берлин во внимание. В конечном счете в Пруссии видели лишь второстепенное государство, которое в случае конфликта могло прислать вспомогательные силы той или другой стороне, но собственные интересы отстаивать не привыкло. Пруссия не занимала в политике больше места, чем какое-нибудь государство-сателлит. Так и оказалось на практике, когда в апреле 1713 г., через два месяца по восшествии Фридриха Вильгельма на трон, был заключен Утрехтский мир.

Начиная с 1701 г. Война за испанское наследство, в которой Англия, Голландия и «Священная Римская империя германской нации» противостояли гегемонизму Людовика XIV, держала Европу в напряжении. Теперь силы Франции иссякли. За 50 лет правления прославленного «короля-солнца» ее население уменьшилось с 21 до 18 миллионов человек, а государственный долг составлял восемнадцать ее годовых бюджетов. Изнуренная войной Франция заключила мир с Англией, Голландией и Пруссией, тогда как войну с Габсбургами она кое-как вела еще один год, до заключения Раштаттского мира в марте 1714 г. Из войны, продолжавшейся тринадцать лет, германский рейх вышел с пустыми руками: Эльзас и имперский город Страсбург, аннексированный Францией 30 лет назад, остались под властью французов. А что же Пруссия? Фридрих Вильгельм мог радоваться уже тому, что по крайней мере при заключении мира статус Пруссии как королевства был наконец признан Францией. Сами переговоры о мире ясно показали, как мало великие державы, преследующие империалистические интересы, обращают внимания на такие «средние» государства, как Пруссия, Дания или Португалия. (Статью договора о мире между Францией и Пруссией написал британский посол лорд Стаффорд.)

Если на западе Европы доминировали Англия, Франция и Австрия, то на северо-востоке континента политику определяли такие великие державы, как Россия, Швеция и Польша-Саксония. В этом регионе с начала столетия тоже полыхал военный конфликт, называвшийся в придворных канцеляриях Северной войной. Швеция воевала с Россией, Дания и Польша-Саксония конфликтовали из-за господства на Балтийском море. Соединение двух крупных войн на западе и на востоке Европы в одном пожаре удалось предотвратить благодаря именно политике прусского нейтралитета, проводившейся Фридрихом I. Нейтралитет хорош тогда, когда это вооруженный нейтралитет, когда он является результатом силы и благоразумия. При Фридрихе I дело обстояло иначе: это был нейтралитет страха и слабости, платить за него приходилось очень дорого. Мы помним, как кронпринц Фридрих Вильгельм, стиснув зубы, наблюдал в 1711 году марш русских, поляков и саксонцев, беззаботно проходивших через прусскую землю (Восточную Померанию) навстречу шведам. «Пруссия выдана на милость чужих народов», — вздыхал Фридрих I в последние дни своей жизни.

В июле 1713 г., через пять месяцев правления Фридриха Вильгельма, русские пришли снова: 24 тысячи человек и еще шестьдесят тяжелых орудий с польско-саксонской обслугой. Войска шли на главный город и гавань Померании Штеттин, который с окончания Тридцатилетней войны уже 65 лет был в руках шведов. Северная война подошла почти к воротам Берлина (Штеттин и Берлин разделяют сто километров), и Фридриху Вильгельму, хотел он того или нет, теперь приходилось действовать. 6 октября 1713 г. в Шведте-на-Одере он заключил с антишведской коалицией договор. Согласно договору, прусские войска должны были немедленно разместиться в Штеттине и на землях между реками Одер и Пене с городами Деммин, Вольгаст и Анклам и в качестве нейтральной силы взять эту территорию в «секвестр» (залоговое присутствие) на то время, пока обе стороны не выведут оттуда свои вооруженные силы. На следующий день, 7 октября, прусский контингент занял Штеттин. Итак, пожар войны впервые подошел к границам Бранденбурга и Восточной Померании. Главными пунктами Шведтского соглашения, как и в каждом международном договоре, являлись секретные статьи. Согласно им, Фридрих Вильгельм должен был выплатить царю Петру и Августу Саксонскому 200 тысяч талеров «осадных денег». За это обе стороны обязались на грядущих мирных переговорах оставить Пруссии взятые в «секвестр» померанские земли. В течение года Фридрих Вильгельм переписывался с шведским королем в надежде добиться мировой сделки. Но вопреки всему он твердо решил сохранить Штеттин — по сути, берлинский порт — и не отдавать устье реки Одер, жизненно важное для Пруссии. Он довел оккупационный корпус Штеттина до 15 тысяч человек и распорядился о строительстве укреплений на островах Узедом и Волин, закрывавших вход в устье Одера. К началу 1715 г. стало ясно, что вооруженного столкновения со шведами из-за Штеттина избежать не удастся.