Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс Страница 52

5. Ни дневников Государыни и Августейших детей, ни каких-либо вообще документов Его Величества среди собранных в Ипатьевском доме бумаг и вещей не оказалось. Документы государственного значения и личная переписка Государя Императора были конфискованы еще Керенским в Царском Селе, о чем будет рассказано во второй части этой книги. Но дневники оставались у Государя Императора, и Он продолжал их вести и в Тобольске. При переезде из Тобольска в Екатеринбург, по словам Чемадурова, дневники были уложены в отдельный сундучок и отправлены со всем багажом. Так как Царская Семья своего багажа в Екатеринбурге не получила, то возможно, что советские деятели завладели дневниками уже при самой перевозке багажа из Тобольска в Екатеринбург, а не только после убийства. На такие, по крайней мере, мысли наводят слова Янкеля Свердлова; когда в заседании Президиума ЦИК 18 июля 1918 года он говорит своим коллегам, что документы о заговоре высланы из Екатеринбурга с особым курьером, а через несколько фраз заявляет, что «в распоряжении ЦИК находятся сейчас чрезвычайно важные материалы и документы Николая Романова, его собственноручные дневники» и т. д. Это вставленное слово сейчас заставляет думать, что дневники Государя Императора уже были в Москве до прибытия курьера, высланного после убийства, тем более что Янкель Свердлов перечисляет категории разных документов и писем, что едва ли Екатеринбург мог сообщить ему в то время, полное сумятицы, так как для этого надо было более или менее разобраться в захваченных в Ипатьевском доме документах к моменту переговоров с Москвой по прямому проводу, а, как рассказывает кучер Елкин, Янкель Юровский всю первую половину дня 17 июля прокатался по городу.

Совершенно случайно сохранился и был отобран у Михаила Летемина собственноручный дневник наследника Цесаревича за 1917 год. Это небольшая книжка в твердом, обтянутом сиреневым муаром с золотым тиснением переплете. На оборотной стороне первого внутреннего бумажного оберточного листа рукой Государыни Императрицы на верху страницы поставлен крест и под ним написано: «Всея твари Содетелю времена и лета во Своей власти положивый, благослови венец лета благости Твоея, Господи, сохраняя в мире Императора, молитвами Богородицы и спаси ны». А на следующем внутреннем таком же листе: «Дорогому моему Алексею от Мама. Царское Село».

Трогательно, по-детски, заносил Цесаревич в дневник свои наблюдения над трагически-жгучими событиями этого тяжелого для его Родителей и для всей Семьи года. Он болел, и болел серьезно, поэтому, естественно, доминирующими мотивами записи являются отметки о состоянии здоровья и связанные с этим разрешавшиеся ему развлечения дня. Но он наблюдателен, отмечает, конечно, по-своему и события внешней жизни, оставлявшие в нем то или другое впечатление: «Сегодня приезжал Керенский; я спрятался за дверь, и он, не замечая меня, прошел к Папа». «Когда мы ехали на вокзал, кругом нас скакала кавалерия» – это при отправлении в Тобольск. «Мы ходили в церковь; по всему пути стояли шпалерами солдаты». «Сегодня нас опять не пустили в церковь. Дураки». «Как тяжело и скучно» – одна из последних записей в Тобольске. В Екатеринбурге наследник Цесаревич не сделал ни одной записи.

Как общий характер – вначале записи в дневнике идут почти ежедневно; дух их бодрый, веселый. Потом, с переездом в Тобольск, записи делаются все реже и реже, а содержание их становится все грустнее и грустнее, как будто предчувствие закрадывалось в его юную душу и ему не хотелось заносить этого состояния в дневник. Однажды он выразился: «Если будут убивать, то чтобы недолго мучили». Павел Медведев говорит, что «после первых залпов Наследник еще был жив, стонал; к нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих».