Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского - Владимир Дядичев Страница 52

В начале 1935 года вышел 1-й том нового «академического» собрания сочинений Маяковского «под общей редакцией Л. Ю. Брик». Во вступительной статье к этому тому читаем: «Опасливо сторонился он (Маяковский) людей, наводящих «хрестоматийный глянец» на творчество крупнейших поэтов прошлого. Но больше всего, пожалуй, Маяковского пугала возможность канонизации его собственного поэтического строя. Широкая популярность, массовость стихов Маяковского бесспорны. Из всех советских поэтов по количеству изданий с Маяковским может соперничать только Демьян Бедный». И далее вновь: «Непоправимый вред оказал бы тот, кто попытался бы канонизировать Маяковского».

И в том же 1935 году при непосредственном участии Лили Юрьевны происходит именно канонизация поэта. В ответ на письмо Л. Ю. Брик Сталину высочайшим повелением Маяковский утверждается в звании «лучшего и талантливейшего поэта нашей советской эпохи».

Обстоятельства написания этого письма и появления знаменитой резолюции И. В. Сталина освещались в ряде материалов, обнародованных в последнее время. В том числе и в весьма туманных, полных умолчаний воспоминаниях непосредственных участников событий – Л. Ю. Брик (Слово. 1989. № 5) и В. А. Катаняна (Дружба народов. 1989. № 3).

Сей «туман» потребовался нашим мемуаристам, для того чтобы скрыть имя главного организатора и участника этого действа – уже упоминавшегося первого заместителя наркома внутренних дел Я. С. Агранова [См. наст. изд. С. 107–142].

Но «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным» (Мк. 4, 22).

Частный пример подобных «воспоминаний» позволяет весьма наглядно, основываясь на словах самих участников – Л. Ю. Брик, В. А. Катаняна, – а не каких-либо «третьих лиц» – свидетелей или позднейших мемуаристов, показать методы создания той многослойной пелены полулжи-полуправды, которой «ближайшие друзья Маяковского» десятилетиями окутывали его имя.

Письмо Л. Ю. Брик Сталину от 24 ноября 1935 года полно ламентаций автора на невнимание различных инстанций к наследию Маяковского, на неспешность и волокиту с увековечиванием его памяти. Правда, при внимательном чтении письма возникает ощущение, что все эти вполне житейские и мелкие неурядицы нарочито драматизируются и сгущаются. Во всяком случае, постоянно приходится заставлять себя как-то «входить в положение», «проникаться духом времени» и т. п. С точки зрения нормального восприятия все перечисленное в письме – не более чем рядовые текущие проблемы, требующие такого же – «в рабочем порядке» – разрешения и явно не требующие обязательного вмешательства первого лица государства.

Не менее странным представляется то, что при здравствовавших матери и двух сестрах поэта письмо к Сталину о невнимании к наследию Маяковского подписано. Л. Ю. Брик. И только ею. Это еще можно было бы понять, если бы в письме шла также речь, допустим, о невнимании к живым родственникам поэта.

Но ничего подобного там нет.

Попробуем ответить, например, на вопрос: что же послужило конкретным поводом, последним толчком для написания Л. Ю. Брик в конце 1935 года ее письма Сталину?

В. А. Катанян пишет: «Разговоры, которые велись о дешевых изданиях Маяковского, возникали, продолжались и затихали на протяжении четырех лет. Когда Лиля Юрьевна переехала в Ленинград, в 1934 году, Ленинградское отделение Гослитиздата согласилось на однотомник. Там приняли подготовленную Л. Ю. рукопись и даже набрали, а потом, после трех корректур, рассыпали набор. Это была последняя капля, переполнившая чашу. Она села писать письмо». И чуть выше: «Все, о чем говорилось в этом письме, мне, конечно, известно. Я был не только свидетелем, но непосредственным участником всех начинаний в области издания книг Маяковского в эти годы». [Дружба народов. 1989. № 3. С. 224, 221].

Послушаем и Л. Ю. Брик:

«Обстоятельства, вызвавшие в ноябре 1935 года мое письмо к Сталину, весьма драматичны. Вы это поймете, познакомившись с его содержанием. У меня сердце стыло от боли, от страданий за Маяковского. По совету Примакова, который очень сочувствовал моим переживаниям и считал, что, кроме Сталина, этих вопросов никто не решит, я написала письмо. Мне искренне хотелось помочь Володе. Он заслуживал этого». И т. д. и т. п. Одни общие слова. Ни одного конкретного факта! [Слово. 1989. № 5. С. 79].

Впрочем, чтобы понять всю «драматичность обстоятельств, вызвавших письмо», обратимся по совету Лили Юрьевны к тексту. Об изданиях книг поэта в письме говорится следующее: «Скоро шесть лет со дня его смерти, а «Полное собрание сочинений» вышло только наполовину, и то – в количестве 10 000 экземпляров. Уже больше года ведутся разговоры об однотомнике. Материал давно сдан, а книга даже еще не набрана. Детские книги не переиздаются совсем. Книг Маяковского в магазинах нет. Купить их невозможно» [Слово. 1989. № 5. С. 80].

Как видим, сама Лиля Юрьевна ни о каком «рассыпанном наборе» речи не ведет, больше упирая на различные общие страдания и «стынущее сердце».

Что же было в действительности? Каковы конкретные факты?

Во-первых, Ленинградское отделение Гослитиздата выпустило однотомник «Избранных произведений» Маяковского. Но не в 1934-м, а еще в 1933 году, со вступительной статьей Л. Левина. Во-вторых, как раз в 1935 году вышел еще один однотомник «Избранного» Маяковского. На сей раз – в Москве, под серийным трафаретом: «Школьная серия современных писателей. (Для учащихся 7 – 10 классов)». Во вступительной статье отмечается, например, что поэма «В. И. Ленин» – «лучшее художественное выражение в советской литературе образа вождя мирового пролетариата». В сборнике – ряд известных стихотворений поэта, поэмы «150 000 000», «Хорошо». (Напомню фразу из «челобитного» письма Л. Ю. Брик Сталину: «Не говорю о ряде мелких фактов. Как, например, по распоряжению Наркомпроса, из учебника современной литературы за 1935 год выкинули поэмы “Ленин” и “Хорошо”. О них и не упоминается».)