Навстречу Восходящему солнцу. Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе Страница 51

Если Англия разочаровала министра иностранных дел, то позиция Берлина его приятно удивила. Когда разразились военные действия, немецкий кайзер Вильгельм II был очень горд успехами японской армии, которую обучали прусские советники; он дал указание правительству не вмешиваться в конфликт. Однако вскоре он начал опасаться участия в этом кризисе Великобритании и России. В основе их дипломатии, рассуждал он, лежал вовсе не альтруизм. Больше всего Вильгельма беспокоило то, что любое послевоенное урегулирование принесет территориальные выгоды тем, кто играл активную роль. «Ни при каких обстоятельствах мы не можем остаться в стороне и позволить застать нас врасплох», — настаивал он. «Мы тоже должны занять свою позицию в Китае».

Как и его кузен Николай II, кайзер был не прочь получить военно-морскую базу на Тихом океане. В то время колониальные интересы Германии в Азии были минимальны, и в Петербурге не считали Берлин серьезным игроком в этом регионе ^[94]. Однако у Германии были существенные торговые связи с Востоком. Что важнее, кайзер больше не был доволен ролью второй скрипки при более мощных тихоокеанских державах. Полностью подтвердив к 1890-м гг. статус своей молодой империи как одной из главных континентальных сил Европы, Вильгельм начал мечтать о более глобальной роли Германии. Война представляла собой прекрасную возможность постепенно проникнуть в восточноазиатские дела ^[95]. Поэтому к марту немецкий посол поставил Лобанова в известность о том, что его правительство будет радо присоединиться к России в исполнении посреднической миссии.

Поскольку Германия проявила благожелательность, Франции стало трудно отказать Лобанову. Имея колонии в Индокитае, республика тоже была недовольна территориальными претензиями, выдвинутыми Японией в Симоносеки, особенно теми, которые касались Формозы и Пескадорских островов, расположенных к северу от ее собственных владений. Трудность состояла в том, что Палата депутатов не особенно горела желанием вступать в еще одну войну на Тихом океане. Также вызывала беспокойство позиция Лондона. Франция, как и Россия, соперничала с Британской империей, но их полем боя была Африка. На других континентах она не хотела провоцировать Англию. В результате французская дипломатия старалась, насколько это возможно, держаться в деле китайско-японского конфликта политики невмешательства.

Когда в начале апреля министр иностранных дел России впервые обсуждал требования Японии с французским послом, маркизом де Монтебелло, последний сначала предложил занять пассивную позицию, поскольку он опасался, что Англия вполне может выступить против давления на Токио. ^[96] Сообщение о том, что Германия с энтузиазмом поддержала предложение Лобанова, стало неприятным сюрпризом. Что бы она ни говорила, Франция вряд ли могла позволить себе рисковать недавно заключенным договором с Петербургом, публично расходясь с ним по этому вопросу, особенно когда Пруссия уже вступила в игру ^[97]. С некоторой неохотой Париж дал сигнал о своей готовности тоже участвовать в действиях России.

* * *

А в Симоносеки переговоры достигли критической точки. Хотя бывший посол Германии сообщил Ли Хунчжану, что теперь он может рассчитывать на поддержку нескольких европейских держав, а Кассини убеждал его не отдавать Ляодунский полуостров, китайский дипломат все же уступил требованиям Японии и 5 апреля подписал мирный договор. ^[98] Когда он возвращался в Пекин, чтобы представить договор своему императору на одобрение, «тройственная интервенция» (Россия, Германия и Франция) начала оказывать давление на Токио.

11 апреля, через неделю после капитуляции Ли Хунчжана, представители трех стран исполнили тщательно инсценированный дипломатический маневр: один за другим они нанесли визит министру иностранных дел, графу Тадасу Хаяши, и каждый вручил ему послание идентичного содержания. В нем выражалось опасение, что если Япония завладеет Ляодунским полуостровом, то китайская столица будет находиться под постоянной угрозой, а независимость Кореи станет иллюзорной, вследствие чего мир на Дальнем Востоке будет недостижим ^[99]. Тройка могла рассчитывать на то, что ее услышат. Объединенная дальневосточная эскадра насчитывала 38 кораблей общим водоизмещением 95 тыс. тонн, тогда как императорский японский флот состоял из 31 корабля водоизмещением 57 тыс. тонн ^[100].

Японское правительство колебалось несколько дней. В обществе кипели страсти, так как многие считали, что условия мира уже не были достаточным вознаграждением за военные победы на материке. Сначала правительство предложило вернуть большую часть Ляодунского полуострова, за исключением Порт-Артура. Но такое решение было едва ли приемлемо для Петербурга, который сразу же мобилизовал своих партнеров по интервенции, чтобы они выразили недовольство. А тем временем приближался срок ратификации договора Японией — 26 апреля.

В то время как делегаты двух враждующих сторон съезжались в китайский порт Чифу для выполнения этой формальности, Россия усиливала давление. Генерал Сергей Духовской мобилизовал Приамурский военный округ и готовил свои войска к походу на Маньчжурию. Царский флот также готовился к нападению на японцев. 10 апреля адмирал П.П. Тыртов, командующий русским флотом на Тихом океане, уже получил приказ, гласивший, что «в случае разрыва с Японией главной целью должны быть активные действия против японского флота и портов». Предписывалось лишить японцев возможности «подвозить подкрепления к берегам Кореи, Маньчжурии и Китая».