История Французской революции - Франсуа Минье Страница 51

Король собрал совет из королевы и министров. В это время один из членов муниципалитета встревожил всех, заявив, что колонны мятежников приближаются ко дворцу. „Что же они хотят?“ — спросил хранитель печати Жоли. „Свержения короля с престола“, — отвечал член муниципалитета. „Пусть собрание выскажется по этому поводу“, — заявил тогда министр. „Что же будет после этого свержения?“ — спросила королева. Член муниципалитета поклонился, ничего не отвечая. В эту минуту вошел Рёдерер и еще более увеличил смятение двора, объявив, что опасность чрезвычайна, что мятежники не желают вести переговоров и что Национальная гвардия ненадежна. „Ваше Величество, — сказал он, — Вам нельзя терять ни минуты, Вы будете в безопасности только в Национальном собрании; по мнению департамента, Вам необходимо немедленно отправиться туда; во дворах дворца у Вас слишком мало людей для защиты его, да и на тех вполне положиться нельзя; артиллеристы только при одном предложении защищать короля разрядили свои орудия“. Король отвечал сначала, что он видел, что на площади Карусель народу немного, а королева с живостью прибавила, что у короля достаточно средств, чтобы защищать дворец. Но после новых настояний Рёдерера король, пристально поглядев на него в течение нескольких секунд, сказал королеве, вставая: „Идем!“ Принцесса Елизавета, видя это, спросила прокурора-синдика: „Господин Рёдерер, отвечаете ли вы за жизнь короля?“ — „Да, принцесса, — отвечал он, — я отвечаю своей собственной жизнью, и я пойду впереди короля“.

Людовик XVI вышел из своей комнаты вместе с семьей, министрами, членами департамента и объявил всем, пришедшим защищать его, что он направляется в Национальное собрание. Он поместился между двух рядов Национальной гвардии, назначенной служить ему конвоем, прошел через все покои и Тюильрийский сад. Собрание, предупрежденное о прибытии короля, выслало ему навстречу депутацию. „Ваше Величество, — сказал ему глава депутации, — Собрание, спеша содействовать Вашей безопасности, предлагает Вам и Вашему семейству убежище в своей среде“. Шествие двинулось и с большим трудом пересекло террасу фельянов, занятую взволнованной толпой, произносившей ругательства и угрозы. Король с семьей достиг с большим трудом зала Собрания, где они расположились на скамьях министров. „Господа, — сказал король, — я явился к вам во избежание страшного преступления; я надеюсь, что нигде не буду в такой безопасности, как среди вас“. — „Ваше Величество, — отвечал Верньо, занимавший председательское место, — Вы можете рассчитывать на твердость Национального собрания; его члены поклялись умереть, защищая права народа и конституционную власть“. Король занял тогда место рядом с президентским. Но Шабо напомнил, что Собрание не может совещаться в присутствии короля, и Людовик XVI, вместе со своими, перешел в помещение Логографа ^[33], находившееся позади места президента, откуда можно было все видеть и слышать.

Со времени ухода короля из дворца всякий повод к сопротивлению исчез, к тому же с уходом Национальной гвардии, конвоировавшей короля, уменьшились и средства к защите. Жандармы покинули свой пост с криками: „Да здравствует нация!“ Национальная гвардия склонялась на сторону осаждающих. Враги стояли, однако, лицом к лицу, и хотя причины для боя более не существовало, он все-таки начался. Толпа мятежников окружила дворец, марсельцы и бретонцы, стоявшие впереди, выломали дворцовые ворота, выходившие на площадь Карусель, и ворвались на дворцовый двор. Во главе их был унтер-офицер по фамилии Вестерман, друг Дантона, человек весьма решительный. Он выстроил солдат в боевой порядок и приблизился к артиллеристам; артиллеристы по его приглашению присоединились вместе со своими орудиями к марсельцам. Швейцарцы стояли неподвижно на окнах дворца; обе стороны некоторое время смотрели друг на друга, не предпринимая нападения. Кое-кто из осаждавших подошли даже к швейцарцам, чтобы побрататься с ними, и швейцарцы бросали в знак мира в окна свои патроны. Нападающие между тем вошли в сени дворца, где находились другие его защитники. Только решетка разделяла их. Тут-то и началась битва, хотя никто не знал, с чьей стороны было произведено первое нападение. Швейцарцы открыли убийственный огонь против мятежников и рассеяли их. Площадь Карусель была быстро очищена. Вскоре, однако, марсельцы и бретонцы вернулись с подкреплением, швейцарцев стали расстреливать пушками, и дворец был взят. Швейцарцы держались до тех пор, пока не получили королевского приказания прекратить огонь. Пришедшие в ярость мятежники продолжали их преследовать; это была уже не битва, а резня. Чернь предавалась во дворце всем крайностям победы.

Между тем Собрание было в большой тревоге; первые пушечные выстрелы вызвали смятение; по мере того, как учащались залпы артиллерии, смятение все увеличивалось. Был момент, когда члены Собрания считали себя погибшими; один из членов, поспешно вбежав в зал, закричал: „По местам, законодатели, на нас нападают!“ Несколько депутатов встали, чтобы уйти. „Нет, нет, — закричали другие, — наше место здесь!“ С трибуны для публики раздался крик: „Да здравствует Национальное собрание!“ Собрание ответило криком: „Да здравствует нация!“ В это время с улицы слышался крик: „Победа, победа!“, и судьба монархии была решена.

Собрание тотчас же составило прокламацию, чтобы восстановить спокойствие и убедить народ уважать правосудие, магистратуру, права человека, свободу, равенство. Но толпа и ее предводители были всемогущи и этим хотели воспользоваться. В Собрание явился новый муниципалитет за утверждением своих полномочий. Ему предшествовали три знамени с надписями: Отечество, Свобода, Равенство. Приветствие их носило характер требования; заканчивалось оно требованием свержения короля с престола и созыва Национального конвента. Депутации следовали одна за другой, и все выражали одно и то же желание или, лучше сказать, предъявляли то же самое требование. Собрание видело себя вынужденным удовлетворить народ, однако оно не хотело взять на себя лишение короля престола. Верньо вошел на трибуну и от имени Комиссии двенадцати сказал: „Предлагаю вам весьма суровую меру, но я обращаюсь при этом к вашей горести, чтобы доказать вам, как необходимо, чтобы эта мера была принята теперь же“. Эта мера заключалась в созыве Национального конвента, в отставке министров и во временном отречении короля от его сана. Собрание единогласно приняло эту меру; в министерство были призваны опять жирондисты, и наделавшие столько шума декреты были приведены в исполнение. Было выслано за границу около четырех тысяч не присягнувших священников и в армию были посланы комиссары для обеспечения ее верности. Людовик XVI, которому Национальное собрание указало сначала для жительства Люксембургский дворец, был переведен всемогущим городским управлением под предлогом, что без этого оно не отвечает за его безопасность, узником в Тампль. Наконец, 23 сентября было назначено открытие чрезвычайного Собрания для решения участи монархии, которая фактически пала 10 августа, в день восстания черни против среднего класса и конституционной монархии, подобно тому как 14 июля было восстание среднего класса против класса привилегированного и против абсолютной королевской власти. 10 августа было началом новой диктаториальной эпохи, эпохи революционного произвола. Обстоятельства все осложнялись, завязывалась обширная война, требовавшая усиленной энергии, и эта народная, а потому и беспорядочная энергия сделала господство низших классов беспокойным и жестоким. Вопрос совершенно изменился по существу; целью стала не свобода, но общественная безопасность, и период Конвента, от падения Конституции девяносто первого года до утверждения Директорией Конституции III года, был долгой борьбой революции против партий и Европы. Да и могло ли быть иначе? „Революционное движение, раз начавшись, — говорит де Местр, — могло привести к спасению Франции и монархии только при помощи якобинизма. Наши потомки, не заботясь о наших горестях и поплясывая на наших могилах, будут смеяться над нашим теперешним невежеством; они легко утешатся в крайностях, нами пережитых, ибо благодаря им сохранилась целость прекраснейшего государства“.