История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей Страница 51

Вечером был бал, но стояла такая жара, что Беатриче пришлось ненадолго удалиться. Состоялось обычное представление по мотивам античной мифологии. Затем последовал банкет, на котором были поданы сахарные фигуры основных участников Лиги. Потом снова показали мифологические инсценировки и аллегории. Неугомонной молодой герцогине доставляло огромное удовольствие подшучивать над изнемогавшим от усталости и скуки епископом Комо. Когда он спрашивал, как долго еще будет продолжаться этот бал, она отвечала, что впереди еще много представлений и все закончится только к утру. Его стоны и причитания, говорила она, доставляют мне большее удовольствие, чем сам праздник. Она была в совершенном восторге от того приема, который в последний день ее визита был дан в ее честь Катариной Корнаро, королевой Кипра, на ее вилле в Мурано.

По ее возвращении из Венеции герцогский двор переехал на лето в Павию. В августе туда же прибыл герцог Феррарский Эрколе д'Эсте, привезя с собой некоторых из своих актеров, которые играли «Каптиви» и другие комедии. Как обычно, у маркизы Мантуанской Изабеллы д'Эсте был свой информатор, который сообщал ей обо всем, что здесь происходило. На этот раз им был племянник Никколо да Корреджио. Каждый вечер, писал он, проводится за игрой в карты. Беатриче очень нравилась эта игра, и, как мы узнаем из писем, ей удавалось выигрывать приличные суммы, такие же, как некогда во время ее плавания в Венецию вниз по течению По. Герцогиня Милана не принимала участия в этих забавах, за исключением комедийных представлений. Герцог Бари более чем когда-либо был нежен со своей женой, постоянно целуя и лаская ее. Все ожидали начала охот — герцогиня Милана досаждала Людовико рассказами о том, насколько охота на кабана в Неаполе лучше, чем в Милане, — когда в октябре пришло известие о смерти Элеоноры, герцогини Феррары.

Горе Беатриче было неистовым и демонстративным, что считалось тогда более естественным, нежели какое-либо искреннее переживание. Изабелла, ожидавшая тогда своего первого ребенка, проявила большее самообладание и вскоре спрашивала в письме свою миланскую знакомую о траурном наряде своей сестры. Ее корреспондент смогла сообщить только, что, по слухам, Беатриче не выходит из своих покоев.

Но в ноябре должна была состояться свадьба сестры герцога Миланского Бьянки Марии Сфорца, и это событие приободрило Беатриче, которая к тому времени переехала в Виджевано. Она написала письмо Изабелле, спрашивая ее, приходилось ли им когда-либо вместе использовать предложенную мессиром Никколо да Корреджио эмблему из колец, «ибо мне хотелось бы сделать ее из золота, чтобы украсить camora (плащ) из коричневого бархата» для свадебной церемонии, когда она снимет траур, хотя из-за смерти матушки она не чувствует особого расположения к таким новшествам. Изабелла уверила ее в том, что на торжественной церемонии в день Св. Андрея (30 ноября) она может надеть эту эмблему, и отправила сестре пространное и подробнейшее ее описание. Госпожа Эди приводит его полностью.

Писал ли Леонардо да Винчи портрет Беатриче? Высказывалось предположение, что она не позволила ему сделать это, поскольку он рисовал Цецилию Бергамини, любовницу Людовико. Эксперты высказывают сомнения относительно известного (можно было бы сказать даже, знаменитого) портрета, ныне находящегося в Амброзиане ^[46], утверждая, что на нем изображена не Беатриче или что это работа не кисти Леонардо. Поначалу считалось, что это портрет императрицы Бьянки Марии, но затем были найдены три ее изображения, не имеющие с ним ни малейшего сходства. Тогда эксперты стали говорить, что это Бьянка Сансеверино, и это утверждение казалось вполне безопасным, поскольку оставалась очень небольшая вероятность того, что когда-либо будет обнаружено другое ее изображение. Но всякий, кто возьмет на себя труд сравнить этот портрет с алтарным образом Дзенале или даже с бюстом работы Кристофоро Романо в Лувре, не сможет не заметить их поразительное сходство. Ни одна фотография не передаст ту жизненную энергию, озаряющую этот образ, который, несомненно, является творением великого художника, и как можно предположить, даже более великого, чем Амброджио де Предис или Дзенале. На этом портрете мы также видим на мантии похожую эмблему из соединенных колец, а мы знаем, насколько ревностно относилась знатная дама того времени к оригинальной символике такого рода и как редко она позволяла их использовать другим, что касалось даже членов ее собственной семьи. Еще одной характерной деталью является длинный локон волос сбоку (одна из вариаций миланской прически того времени), который также запечатлен у Леонардо и на бюсте Романо, но не припомню, чтобы я видел его на каком-либо другом портрете. Кроме того, драгоценности на этой даме уникальны — прозрачный и красный рубины. Только императрица Бьянка Мария (тоже Сфорца) могла бы соперничать в этом с Беатриче. Семья Сфорца (и мужчины, и женщины) славилась своими роскошными драгоценностями.

Перед собором был выстроен портик под пурпурным навесом с вышитыми на нем голубями. Под триумфальной аркой напротив главного алтаря стояла конная статуя Франческо Сфорца в герцогской мантии. Арка прямоугольной формы была украшена гербами императора и герцога Бари. Напротив алтаря установили большую трибуну с сиденьями для почетных гостей. Улицы были украшены плющом, лавром и зеленым миртом, а не крашенные снаружи дома завесили декорациями и драпировкой.

Бьянка Мария ехала на карете, запряженной четырьмя белыми конями, которую герцогиня Элеонора подарила Беатриче. На ней было алое атласное платье, расшитое золотом, с длинным шлейфом и рукавами, подобными крыльям. Ее драгоценности были великолепны. Рукава ее платья поддерживали два знатных дворянина, и еще один нес шлейф. Впереди нее шествовали все официальные лица двора. Справа от нее села герцогиня Милана, слева — герцогиня Бари. Эмблемы из золотых колец с зеленой и белой эмалью спереди и сзади украшали рукава camora у Беатриче; на нем были золотые полосы и жемчужный пояс с большим рубином. За герцогинями следовали послы (первыми — представители Франции) и двенадцать экипажей с девушками из знатных миланских фамилий, включая фрейлин двух герцогинь.

Бойкие стихи мессира Такконе, популярного поэта, дают яркую картину этой церемонии. Собор был драпирован великолепными коврами, лучшие из которых доставлялись из Фландрии и Турции, и сиял огнями и серебром. Повсюду были гербы Сфорца и Висконти, а мрамор был увит зеленью. Старейшины встречали почетных гостей, знаками и тонкими свечками показывая отведенные для них места на трибуне, перед которой архиепископ Гвидо Арчимболди, бывший, как и все члены его семьи, верным сторонником Сфорца, должен был короновать невесту, более непорочную и светлую, чем голубка, — «piu che colomba immaculata e bianca». Кристофоро да Калабрия своим белым жезлом сдерживал толпу народа; всякий, кто прорывался слишком близко, получал от него добрый удар по уху. Когда все гости уселись, на трибуну вошел архиепископ и отслужил мессу, сопровождавшуюся чудеснейшей музыкой и пением. После мессы Римская королева поднялась со своего места и в сопровождении двух герцогов и их герцогинь прошла к алтарю: епископ Бриксена подал ей кольцо и короновал ее (архиепископ помогал ему), под звуки труб, звон колоколов и пушечные салюты.