Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд Страница 51

Я вспомнила, как однажды в первые месяцы отступления увидела, как упала лошадь; думаю, это случилось на ужасных песчаных дорогах в Молодиче. Мужчины быстро освободили животное, тянувшее пушку, и оставили его лежать на обочине, не проронив ни слова сожаления по поводу случившегося. Проходя мимо, я видела, как тяжело раздувались бока лошади, как она смотрела на нас, как в ее глазах застыло то же выражение, что и у человеческого существа, оставленного страдать и умирать в одиночестве.

И вот остановка. Длинная колонна останавливается. Они подошли к месту, где дорога упиралась в поросший елками торфяник. Несколько повозок из второй части застряли. Их медленно вытянули назад. На дорогу набросали лапника, чтобы сделать ее надежнее.

Движение возобновилось, и Флоренс вновь погрузилась в свое одиночество, ее занимало лишь одно — пульсирующая зубная боль. Лишь один раз она подняла вуаль. Это случилось, когда они въехали в зону страшного зловония. Вокруг послышались возмущенные голоса. Оказалось, они проезжали мимо кучи из двух десятков трупов, большинство из них — лошади, лежавшие там несколько недель и отравлявшие воздух.

Никто не знал, что будет. Согласно последнему приказу, им следовало примкнуть к 62-й дивизии, находившейся где-то поблизости.

♦

В это самое время Лаура де Турчинович с тремя детьми находились на борту трансатлантического лайнера, направлявшегося из Роттердама в Нью-Йорк. Спокойствие и надежность, которые обеспечила им Голландия, сменились плеском волн и тем чувством изолированности, которое порождает только море. Вместе с ними плыли американские медсестры Красного Креста, но Лаура обнаружила, что все они были прогермански настроены, и старалась избегать их. На борту был также врач, он осмотрел ее детей: они чувствуют себя “на удивление хорошо”, и им нужны только “покой для нервов и правильное питание для тела”. Несмотря на то что они оставили позади Европу, а вместе с ней и войну, Лауру не покидало беспокойство: словно бы страх превратился в дурную привычку. Из Голландии ей удалось послать в Петроград телеграмму мужу Станиславу: она сообщала ему, что все они живы-здоровы и едут в США. Но жив ли сам Станислав? (Давно уже она не получала от него никаких новостей.) И знает ли кто-то, куда направляется Лаура? Что знают они сами об этом? “Чем ближе мы подплывали к Америке, тем более одинокой я себя ощущала”.

72.

Воскресенье, 31 октября 1915 года

Пал Келемен видит, как вешают сербского партизана

Вторгаясь в Сербию, Центральные державы действовали согласно строго намеченному плану, что воспринималось с одобрением, по крайней мере, местным общественным мнением. В прошлом году австро-венгерская армия трижды вторгалась в соседнюю страну и трижды получала отпор. Но теперь все было иначе. 6 октября объединенные армии Германии и Австро-Венгрии перешли в наступление, 8 октября был взят Белград (кстати, в третий раз с августа прошлого года), 11 октября в страну вторглась еще и болгарская армия. И сейчас разбитое сербское войско было вынуждено отступать, а кроме того, над ним нависла угроза окружения. Отступали не только военные: огромные массы гражданского населения бежали вслед за ними на юг ^[132].

Среди их преследователей были Пал Келемен и его гусары. В сырую октябрьскую погоду они стремительно продвигались вперед. Подчас не вылезали из седла по нескольку суток. Они скакали мимо горящих, разоренных домов, по дорогам, забитым беженцами — больше всего женщинами всех возрастов и детьми. Они направлялись к гремевшим вдали орудийным залпам.

В это воскресенье эскадрон остановился у развалин сербского трактира. Вокруг сотни раненых лежали на глинистой земле. Шли бои с отступающим вражеским арьергардом, но не здесь, а за горными хребтами. Поэтому показалось странным, что после обеда сюда явился солдат, раненный в ногу: его обстреляли из хижины. Через полтора часа пожаловал еще один раненый, на этот раз в живот: он был обстрелян из той же самой хижины.

Послали патруль. Через некоторое время патрульные привели с собой какого-то человека, среднего роста, плохо одетого. Руки его были связаны. За ним следовали, по всей видимости, его близкие и соседи: женщины, дети, несколько стариков. Пал Келемен записывает в своем дневнике: