Екатерина I - Николай Павленко Страница 51

Неизвестно, была ли отправлена челобитная или нет. Возможно, на нее не сочли необходимым отвечать словами, а ответили делом, нанеся Меншикову окончательный удар, положивший конец его карьере. 9 сентября Петр подписал указ, составленный, несомненно, Остерманом и доставленный Меншикову тем же Салтыковым. Указ этот не мотивирован и беспощаден; им повелевалось лишить князя чинов и наград и отправить в отдаленную вотчину: «Указали мы князя Меншикова послать в Раненбург и велеть ему жить там безвыходно, и послать с ним офицера и капральство солдат от гвардии, которым и быть при нем, а чинов его всех лишить и кавалерии взять…» ^[136]

Не помогло и прошение о помиловании супруги Меншикова Дарьи Михайловны. По словам Мардефельда, она «припала… к стопам императора, что побудило к ней большое сочувствие, ибо она весьма благочестивая и добродетельная особа и так слаба, что многократно падала в обморок. Сам император поднял и утешал ее. Затем пошла она к великой княжне Елизавете Петровне, чтобы передать ей просьбу своего супруга заступиться за него перед императором» ^[137].

Несколько иначе этот эпизод описал Лефорт: «Его супруга и сын отправились к царю просить помилования, она встала на колени, но царь остался на своем и, не произнеся ни слова, вышел вон. То же самое она сделала у великой княжны Елизаветы Петровны и великой княжны Натальи Алексеевны, но они также удалились. Эта отличная дама, о которой все сожалеют, целых три четверти часа стояла на коленях перед бароном, и ее нельзя было поднять» ^[138].

К просьбам о помиловании была привлечена и невеста государя Мария Александровна. Причем она обратилась не к жениху, а к его сестре Наталье Алексеевне. Великая княжна уклонилась от встречи, и тогда Мария Александровна решила отправить ей письмо с известием, что ее «дражайший родитель зело печалится» из-за того, что ему не удается встретиться с императором, который «на дворе его светлости стоять не изволит». У великой княжны Мария просила «предстательства», о том, чтобы император «изволил прибыть в дом его светлости дражайшего родителя моего и с ним видеться».

С. М. Соловьев, опубликовавший это письмо, высказал справедливое сомнение, что «письмо без подписи, едва ли было отправлено». Можно не сомневаться, что оно не было отправлено, и дело здесь не только в отсутствии подписи, но и в том, что изложенная в письме просьба, чтобы царь прибыл на свидание с отцом своей бывшей невесты во дворец Меншикова, в той ситуации представлялась нелепой.

Суровые правила борьбы за власть исключали возможность компромиссов, и Остерман, руководивший действиями императора, отдавал себе отчет, что останавливаться на полпути значило обрекать себя на гибель, необходимо довести дело до конца. Да и сам Меншиков, надо полагать, понимал бесполезность обращения к царю за помилованием. Разве сам Меншиков пощадил Девиера, когда его супруга, родная сестра Александра Даниловича, слезно молила о снисхождении?..

Можно представить, что творилось во дворце Меншикова в течение суток, отведенных ему на сборы. Дорогую мебель, ковры, картины, изделия из хрусталя и походные шатры пришлось оставить. В суматохе захватили с собой самое необходимое. Но и это составило громадный обоз из тридцати трех карет, колясок и колымаг, сопровождаемых пестрой свитой слуг. Среди ста тридцати трех человек свиты находились маршалы, восемь пажей, шесть гайдуков, двенадцать лакеев, двенадцать поваров, двое портных, двое певчих, сапожник.

10 сентября выехали из столицы. В четырех каретах, каждая из которых была запряжена шестерней, разместились члены семьи Меншикова: в первой сидел князь с супругой и свояченицей, во второй — сын с карликом, в третьей — две дочери с двумя служанками, в четвертой — брат княгини Меншиковой Арсеньев. Кортеж конвоировали 120 солдат под командованием гвардии капитана. Невиданное зрелище выезда из столицы опального вельможи наблюдали тысячи зевак, стоявших по обочинам дороги ^[139].

В последующие недели и месяцы Остерман с немецкой педантичностью продолжал наносить поверженному Меншикову один удар за другим: сначала отобрали оружие у людей, сопровождавших кортеж князя, затем довели состав дворни до минимума, потом в Раненбурге изъяли все семейные драгоценности, и, наконец, бывший всесильный временщик и генералиссимус с семейством был отправлен в Березов, где и закончил свой жизненный путь в 1729 году.

Падение Меншикова вызвало неоднозначное отношение: одни радовались, другие считали наказание чрезмерно суровым, не учитывавшим его заслуг. К первым относились герцог Голштинский и его супруга Анна Петровна. У них было основание ненавидеть Меншикова, стараниями которого герцог после смерти Екатерины вынужден был покинуть Россию. С его мнением перестали считаться в Верховном тайном совете, вдвое уменьшили сумму, предназначавшуюся на содержание его двора. Анна Петровна писала сестре: «Что изволите писать об князе, что ево сослали, и у нас такая же печаль сделалась об нем, как у вас». Радовался и Феофан Прокопович, у которого с князем не сложились отношения и который ожидал своей опалы. Свой восторг он описывал одному из архиереев витиеватым языком: «Молчание наше извиняется нашим великим бедствием, претерпенным от тирании, которая, благодаря Бога, уже разрешилась в дым. Ярость помешанного человека, чем более возбуждала против него всеобщей ненависти и предускоряла его погибель, тем более и более со дня на день усиливала свое свирепство. А мое положение было так стеснено, что я думал, что все уже для меня кончено».

Никитин Иван Никитич. Портрет цесаревны Анны Петровны

Не позднее 1716 г. Хост, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва.

10 февраля 1728 года у Анны Петровны в Киле родился сын. Феофан в поздравлении, не жалея эпитетов, писал о Меншикове: «Вас постигло то, что почти превышало меру вероятия. Этот бездушный человек, эта язва, этот негодяй, которому нет подобного, вас, кровь Петрову, старался унизить до той низкой доли, из которой сам, рукою ваших родителей был возведен почти до царственного состояния, и вдобавок, наглый человек, показал пример неблагодарной души в такой же мере, в какой был облагодетельствован. Этот колосс из пигмея, оставленный счастьем, которое довело до опьянения, упал с великим шумом» ^[140].

Иного мнения придерживался фельдмаршал Голицын, намеревавшийся породниться с князем путем женитьбы своего сына на его дочери. В изложении Маньяна позиция Голицына выглядит так: «Голицын поставил на вид царю, что, хотя его брат член Совета, и он более, чем кто-либо, не одобрял хищности и растрат, производимых именно князем Меншиковым, ему казалось, однако, что важные услуги, оказанные князем его императорскому величеству, могли бы заслуживать некоторого смягчения в его наказании» ^[141]. В другой депеше 15 июля 1728 года Маньян с чувством сожаления описывает жизнь князя в ссылке: «На все нужды как его, так и семьи, последовавшей за ним в ссылку, положено лишь шесть рублей в неделю. Только что узнали, несколько дней тому назад, о смерти его жены и что он при смерти болен; так жалко готова окончиться жизнь того, чье имя при трех различных царствованиях приводило в трепет всех вельмож».