Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну - Аркадий Ваксберг Страница 51

Как во всех советских «общественных организациях», в ЕАК были созданы декоративно-представительный и управляющий рабочий органы. В декоративный (он назывался собственно комитетом) вошли люди известные («с именами», если пользоваться аппаратно-партийным языком): первые евреи Герои Советского Союза – летчица Полина Гельман и командир подводной лодки Израиль Фисанович (вскоре он погибнет в морском бою), авиаконструктор Семен Лавочкин, очень популярная в те годы камерная певица (колоратурное сопрано) Дебора Пантофель-Нечецкая, артисты, музыканты, художники, а также русские писатели еврейского происхождения (в том числе и Илья Эренбург). Реальное же руководство комитета (его президиум) – рабочее, не закулисное – состояло главным образом из писателей, писавших на языке идиш: Переца Маркиша, Давида Бергельсона, Лейбы Квитко и других, для которых защита еврейских национальных интересов была продолжением их профессиональной, литературной деятельности. Ведь подвергавшиеся тотальному уничтожению гитлеровцами евреи из городов и местечек Украины, Белоруссии, Крыма, Бессарабии, Буковины были их главными читателями – в городах России идиш стремительно выходил и из разговорного обихода, и из круга постоянного чтения. Наряду с еврейскими писателями, еще большую роль, чем они, играл в комитете, став членом его президиума, человек неуемной энергии, крупнейший медик и организатор здравоохранения, главный врач московской больницы имени Боткина – Борис (Борух) Шимелиович[6].

Непосредственную задачу, поставленную перед комитетом, – сбор денег на оборону, – его руководители осуществляли неукоснительно, как, впрочем, это делали и разные другие «общественные» организации, не имевшие к еврейству никакого отношения. Свидетельством их активности является телеграмма, отправленная в город Куйбышев на Волге, куда был эвакуирован из Москвы Еврейский Антифашистский Комитет: «Председателю Еврейского Антифашистского Комитета в СССР народному артисту СССР товарищу Михоэлсу копия ответственному секретарю товарищу Шахно Эпштейну копия писателям товарищам Бергельсону Феферу Квитко Галкину копия скульптору товарищу Сабсаю копия главному врачу Боткинской больницы товарищу Шимелиовичу копия начальнику цеха оборонного завода товарищу Наглеру прошу передать трудящимся евреям Советского Союза собравшим дополнительно 3 294 823 рубля на постройку авиаэскадрильи «Сталинская дружба народов» и танковой колонны «Советский Биробиджан» мой братский привет и благодарность Красной Армии. И. Сталин»[7].

Такие телеграммы, составленные по одной и той же модели, под которыми шлепались сталинские факсимиле (скорее всего, он сам понятия не имел об их тексте), сотнями отправлялись по разным адресам: кампания по сбору средств на оборону ширилась с каждым днем. Но можно поручиться, что, по сравнению с вышеприведенной, в них не было и не могло быть лишь одного аналога. Немыслимо представить себе, чтобы хоть в одной телеграмме Сталин передал благодарность «трудящимся армянам Советского Союза», «трудящимся якутам…», «трудящимся башкирам…». И кому могла бы быть адресована такая странная благодарность? Кому еще, кроме евреев, у которых был «свой» комитет?

Внешне дела складывались вполне пристойно, вселяя законный оптимизм: Сталин посылал благодарственные телеграммы, Еврейский комитет, находясь на очень хорошем государственном денежном обеспечении, выполнял под покровительством Лубянки полезную работу, Кремль демонстрировал перед всем миром свое сочувствие страданиям евреев – жертв гитлеровской оккупации – и декларировал единство «братьев-евреев», где бы они ни жили, во имя демократии и гуманизма. О том, какая в это же время шла невидимая постороннему взору возня в кремлевских кругах, вряд ли могли догадываться даже те, кому по их официальному положению надлежало бы знать больше, чем они знали, например, – Лозовскому.

Трудно поверить, но документы свидетельствуют с непреложностью: 17 августа 1942 года, когда немецкие войска подходили к Сталинграду, когда разворачивалась судьбоносная битва на Волге, неясный финал которой мог привести вообще к крушению режима, Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) не нашло ничего более актуального, как обратиться к секретарям ЦК Маленкову, Щербакову и Андрееву с докладной запиской о том, что «во главе учреждений русского искусства оказались не русские люди (преимущественно евреи)»[8]. Перечислялись ведущие должности в Большом театре, в Московской и Лениградской консерваториях, в Московской филармонии, в отделах искусств центральных газет, – должности, занятые евреями, которые «вытеснили талантливых русских исполнителей», а заодно, как с очевидностью вытекало из докладной, и талантливых русских критиков, талантливых русских педагогов, талантливых русских журналистов… Среди тех, кто «вытеснил», допустив «непозволительную засоренность евреями русской культуры», оказались всемирно известные музыканты, часть которых состояла к тому же в членах Еврейского Антифашистского Комитета: Давид Ойстрах, Эмиль и Елизавета Гилельс, Яков Зак и другие[9].

Аналогичных документов, касающихся «еврейского засилья» в различных сферах гуманитарной науки (именно гуманитарной: на физику, химию или математику ревнители этнической чистоты посягать пока что не смели) и в искусстве, пренебрежения «русскими национальными интересами» и т. п., в архиве хранится немало, и все они относятся к тому же периоду[10]. Совершенно очевидно, что такая фронтальная атака на «еврейское присутствие» в самых разных сферах культуры, причем с аналогичными формулировками – о «преобладании» евреев над русскими, – не могла возникнуть спонтанно. Ее не могли начать по своей инициативе сотрудники ЦК среднего уровня и докладывать об этом сразу нескольким секретарям ЦК, отлично сознавая (ведь все они были опытными аппаратчиками), что о таком документе адресаты непременно доложат самому Сталину – хотя бы уже потому, что речь шла о главном, любимом вождем, кремлевском театре и о всемирно известных музыкантах, обласканных им лично. Поэтому решиться на столь дерзкий шаг, находившийся в кричащем противоречии с официальной советской идеологией, партийные чиновники могли лишь в том случае, если имели на то специальный заказ.

По существовавшей тогда партийной иерархии и аппаратной практике он мог исходить только от самого Сталина. Никто другой по своему личному почину пойти на него не мог, если не был, разумеется, самоубийцей. Этот документ явно не дошел до доктора Геббельса, иначе он не преминул бы его использовать, и мы давно узнали бы о его существовании. Фактически кремлевские аппаратчики, хоть и в не подлежавших оглашению секретных документах, подтвердили то самое, о чем трубила каждый день нацистская пропаганда: евреи душат русскую национальную культуру, они захватили все «тепленькие» места.

Новая кадровая политика Сталина очень быстро стала достоянием гласности. И как бы она могла таковой не стать, если – то по мотивам «преклонного возраста», то «по болезни», то «в связи с переходом на другую работу», а то и вовсе «по целесообразности» – один за другим вдруг начали покидать различные должностные посты «лица еврейской национальности», а разговоры о том, что евреям нет места в административных структурах, стали вестись практически в открытую. Еще совсем недавно за этим следовало бы исключение из партии, а то и суд по обвинению в разжигании национальной розни, теперь же не просто сходило с рук, а стало нормой жизни.