Шпаргалка для ленивых любителей истории. Короли и королевы Англии - Александра Маринина Страница 51

На заговоре Гая Фокса, или «Пороховом заговоре», мы останавливаться не будем, отметим только, что католики, недовольные политикой протестанта Якова Первого, задумали взорвать парламент прямо во время заседания, чтобы разом покончить с огромным числом лордов, влияющих на приятие государственных решений. Заговор вовремя раскрыли, взрыв предотвратили, Гая Фокса и остальных заговорщиков судили и казнили. Поскольку мы изначально договорились в политику не углубляться, если она не имеет отношения или хотя бы касательства к нашей основной теме, то о «Пороховом заговоре» можно было бы и не упоминать. Но…

Но. Король Яков страдал от панического страха насильственной смерти. Современные специалисты в таких случаях используют термин «фобия». Он вырос в обстановке, когда в любую секунду мог пасть от руки наемного убийцы. Его отец, Генри Дарнли, был убит и погиб, между прочим, вследствие порохового взрыва. Его мать, Мария Стюарт, была казнена. Все детство и юность Якова прошли рядом с опасностью. Он носил колеты из толстой ткани, чтобы по возможности защититься от внезапного удара кинжалом. Выявление «Порохового заговора» еще раз показало Якову, что жизнь хрупка и может оборваться в любой момент. Этот заговор стал высшей точкой амплитуды, после которой маятник неизбежно должен начать движение в противоположную сторону: острый страх смерти влечет за собой неукротимую жажду жизни, радостей и удовольствий «здесь и сейчас».

Таким образом, визитными карточками двора Якова Первого стали излишества и распущенность. Пьянство, свобода нравов, сексуальная неразборчивость – вот главные привычки и правила, разительно отличавшие двор Якова от двора Елизаветы, величавого и строгого. Супруга короля, Анна Датская, например, имела в своем гардеробе 3000 нарядов, но желала приобретать все новые и новые, потому что ей нравилось появляться при дворе то в костюме султанши, то в образе богини или нимфы. Запросы и капризы у дамочки были явно непомерными, но короля все устраивало. Бесконечные увеселения, балы, маскарады, пиры и выезды на охоту – вещи затратные, и казна довольно скоро начала жалобно попискивать. Король требовал от парламента увеличения налоговых выплат, чтобы поддержать столь любезный его сердцу образ жизни, парламент упирался и возражал, что согласно законам увеличивать налоги допустимо только на военные нужды в интересах всего государства, а никак не на развлечения.

Долги королевского двора росли, а Яков все никак не мог понять почему. Куда деваются деньги? Он пытался стать экономным, но ничего не получалось: ему нравилось быть мотом, щедро одаривать своих фаворитов и швыряться деньгами, землями и титулами, не считая и ни на что не оглядываясь, даже на элементарные приличия. Сейчас приведу один пример, а заодно и плавно перейду к личной жизни Якова Первого.

Один из придворных, сэр Уолтер Рэли, впал в немилость и был помещен в Тауэр. Его земли конфисковали без всяких на то законных оснований, а ведь у Рэли оставались жена и двое сыновей, которым не на что было жить. Леди Рэли с сыновьями явилась к королю и в буквальном смысле упала монарху в ноги, дескать, последнего лишили, с голоду помрем, верните наше законное. Что ответил на это король Яков? «Мне эти земли нужны, – произнес он спокойно. – Они мне нужны для Карра». В переводе на понятный язык он сказал: «Мне плевать, что вы голодаете, я хочу сделать очередной подарочек своему любимому фавориту».

Ну вот мы и добрались до собственно фаворита, пока еще первого, но далеко не последнего. Роберт Карр появился на королевском небосклоне двадцатилетним юношей. Во время турнира он весьма «удачно» упал с лошади и сломал ногу, чем привлек к себе внимание Якова, который проявил крайнюю заботу о юном красавце, трепетно следил, чтобы его как следует лечили и выхаживали, а сам часами просиживал подле его ложа, занимаясь с больным латынью.

Они стали неразлучны. Вообще-то, ничего нового в своем поведении король не проявил, он и раньше выказывал большое внимание молодым людям приятной наружности, вел себя с ними весьма свободно, чтобы не сказать фривольно, гладил по плечам, щипал за щечки и даже, по некоторым свидетельствам, «сладострастно целовал». Но никто из этих очаровашек не обретал политического влияния. Роберт Карр был первым. Сначала Яков подарил ему титул виконта Рочестера, потом, через два года, сделал графом Сомерсетом, а когда умер главный министр короля – Карр поднялся до позиции королевского секретаря. И все бы могло обойтись, если бы не поэт Томас Овербери, давний и близкий дружок Карра (по некоторым сведениям – не только друг, но и любовник). Если Карр был красив и длинноног, то Овербери был умен и политически грамотен. Он проводил тщательную разъяснительную работу с Карром, а тот, в свою очередь, умело влиял на короля. Такое положение дел не могло остаться незамеченным. Получалось, что страной руководит на самом деле какой-то Овербери, а вовсе не миропомазанный король! «Овербери – мозг короля, а Карр – его уши», – недовольно шептались придворные.

И тут Роберт Карр возьми да и влюбись в замужнюю даму по имени Фрэнсис Говард. Да так влюбился, что аж жениться на ней захотел, а не просто сюси-пуси по углам. Фрэнсис к тому моменту пребывала в браке целых 7 лет, но детей не было, и в качестве основания для развода дама выдвинула аргумент… Ага, тот самый. Дескать, брак не консумирован, муж импотент и вообще ничего не может. Муж натурально оскорбился и потребовал суда. Фрэнсис настаивала на том, что она, мол, все еще девица через семь лет супружеской жизни, и сей факт должен был быть установлен и подтвержден авторитетной комиссией. Комиссию собрали, истицу обследовали, при этом лицо ее было скрыто плотной вуалью. Чуете, к чему я веду? Ну да, к тому, что кого там обследовала та комиссия – никто не знал, лица не видно. Факт наличия нетронутой девственности комиссионно подтвердили, но чья была та девственность – вопрос без ответа. Развод леди Фрэнсис, конечно, получила и замуж за Карра все-таки вышла, однако впоследствии всплыла информация о том, что она, возможно, пользовалась специальными снадобьями, которые подсыпала и подливала в пищу первого мужа, чтобы раз и навсегда подкосить его эротические потуги и сексуальные возможности. Такая история не выглядит совсем уж невероятной, потому что брак юной Фрэнсис и графа Эссекса был договорным, ни один из супругов его не хотел, и ни малейших чувств они друг к другу не питали. Если граф и готов был, как положено, иногда исполнять супружеский долг (наследники же нужны, как ни крути), то молодая жена вполне могла пожелать полностью избежать физических контактов. В общем, как было на самом деле – неизвестно, но слухов и дополнительных «показаний и доказательств» вокруг этого дела крутилось более чем достаточно.

И Томасу Овербери все это очень не понравилось. Дело в том, что Говарды поддерживали сторону католиков, и если Карр женится на даме из этой семейки, то может утратить благорасположение и доверие короля, а в конечном итоге – влияние. Если Карр не сможет доносить до короля «правильные» идеи и мнения, то как же Овербери сможет влиять на короля и на всю политику? Ну и вообще… Тут есть тонкий момент: король своих фаворитов к женщинам не ревновал, он смотрел на брачные перспективы Карра вполне благосклонно. А вот Овербери – он не такой. Он ревновал. Он очень, ну просто очень не хотел, чтобы его любимый Роберт Карр женился на Фрэнсис Говард. С королем он готов был «делиться», но то – король, и в этой дележке есть карьерный и политический смысл, а почему он должен «делиться» с женщиной, да еще из стана политических противников и иноверцев?