Возвратный тоталитаризм. Том 1 - Лев Гудков Страница 51

Обращаясь к языку Великой Отечественной войны (речевые штампы: «массовые расстрелы», украинские «фашисты», «киевские каратели», геноцид и тому подобное в новостных передачах), пропаганда делала невозможной идентификацию российского обывателя с «нелюдьми» (фашисты – не люди), разрушала саму возможность предпонимания, а значит – формировала априорную враждебную установку, блокирующую дальнейшую коммуникацию. Точно так же как соединение педофилии с либерализмом, сексуального злоупотребления детьми-сиротами из России в США, гомофобии с демократией, европейскими ценностями, правами человека, антиамериканизма с угрозой войны, заговором против России как страны «нормальных людей» (считающих себя таковыми, то есть отказывающихся признать «нормальность» других) уничтожило готовность к пониманию западных ценностей, коммуникации с «другими», что обернулось быстрой самоизоляцией русских и утверждением самих себя в статусе исключительных людей, «последних в мире хранителей» не просто христианской веры и традиций, а даже собственно «образа человеческого». Этот барьер «свои – чужие» в социальном плане более важен, нежели собственно идеологические или партийные разногласия. Поэтому патриотическая мобилизация захватывает практически всю массу населения, это предельные для такого воздействия масштабы интеграции (80–86 %), в то время как идеологические или политические симпатии охватывают какие-то отдельные сегменты ангажированной публики.

Вторая фаза: февраль — март 2014 года. Противостояние на Майдане и бегство в Россию Януковича, которого Путин толкал к силовому подавлению оппозиции, стали поводом для интенсификации и гораздо более широкой, фактически – тотальной по объему, агрессивности кампании дезинформации российского населения. Кадры столкновений демонстрантов с внутренними войсками в Киеве, пожаров, убитых людей непрерывно крутились по всем телевизионным каналам, навязывая людям представления о безответственности протестующих националистов, их агрессивности и жестокости по отношению к представителям власти, полиции, сторонникам Януковича. Одновременно шла интенсивная чистка информационного пространства в России: закрывались независимые информационные каналы, менялся их редакционный состав, собственники и руководители медиа-холдингов. Цензура и политический контроль становились все более жесткими, тем более что к этому времени вступил в действие целый ряд новых законов, позволяющих без решения суда закрывать нежелательные интернет-ресурсы и сайты, признанные «экстремистскими».

Были выдвинуты два новых принципиальных тезиса: а) в Украине произошел государственный переворот, путч, к власти пришли радикальные националисты (фашисты, нацисты, антисемиты), бандеровцы, начавшие политику дискриминации русских; в стране – хаос, вакуум власти, бесчинствуют банды грабителей, идет полный развал государства; б) поэтому возникающая «угроза русскому населению» на востоке и юге Украины требует экстраординарных мер по его защите и поддержке, заставляя отодвинуть на второй план соображения о необходимости соблюдения международных соглашений, правовых гарантиях и т. п.

В полной мере таким аргументами прикрывалась аннексия Крыма, где российские спецслужбы, используя особые элитные войсковые части, провели захват административных структур полуострова, а затем декорировали эти действия показательным «референдумом» о присоединении к России.

Крымский успех Путина, как бы защищавшего «своих» всеми доступными средствами, вызвал взрыв националистической эйфории в стране, который пропаганда постаралась закрепить в тезисах, отметивших дальнейший ход украинской политики Кремля ^[122].

Лозунг «Крым наш!» стал выражением изменившейся ситуации и солидарности с властью. Он отразил серьезнейший комплекс национальной неполноценности, связанный с распадом СССР и утратой прежней идентичности – осознания себя подданными «великой державы». Именно этот уровень коллективных представлений, гордость от причастности к устрашающей мощи государства, империи компенсировал непреходящее чувство повседневной униженности, бедность и зависимость от произвола местной бюрократии. Абсолютное большинство опрошенных (79 %, 2014 год) расценивало присоединение Крыма как свидетельство того, что Россия возвращается к своей традиционной роли «великой державы», утверждает свои интересы на постсоветском пространстве; незначительное меньшинство (9 %), напротив, считало это проявлением авантюризма российской власти, стремящейся отвлечь таким образом население от реальных проблем в экономике, коррупционных скандалов в среде высшей бюрократии, массового недовольства социальной политикой руководства.

Таблица 61.1

Какие чувства вызывает у вас решение руководства России о присоединении Крыма к Российской Федерации?

* В сентябре и октябре в формулировке: «Какие чувства вызывает у Вас политика России в отношении Украины?».

Респондент мог дать несколько вариантов ответа, поэтому сумма ответов больше 100 %.

К концу года эти цифры практически не изменились. «Позитивные» объяснения российской политики («защита своих», «восстановление справедливости» и т. п.) вытесняют смутное чувство дискомфорта по отношению к украинцам.

Рис. 47.1. Как вы считаете, что в первую очередь стоит за действиями российского руководства в отношении Крыма и Украины?

Третья фаза: март – май 2014 года. В этот период ситуация становится крайне неопределенной и тревожной. Проясняются основные моменты вероятного сценария – планы введения российских войск в восточные и южные области Украины до проведения президентских выборов и формирования новой, уже легитимной власти, план создания «Новороссии». Его реализация не просто отрезала бы киевскую власть от выхода к морю, но позволила бы создать вокруг России санитарный кордон, препятствующий дальнейшему продвижению ЕС и НАТО. В пропаганде, помимо резко усилившейся антиукраинской риторики («киевская хунта, украинские каратели осуществляют настоящий геноцид своего / русского населения») и обоснования финансовой, организационной и военной поддержки сепаратистов, созданных Москвой «независимых государств» в Донецке и Луганске, все сильнее звучит тезис о том, что Россия не просто «защищает русских» в Украине, а что она вернулась к своей традиционной роли великой державы. Она возвращает свои исконные земли и территории, которые из-за предательства или произвола, самодурства отдельных своих правителей утратила в недавнем прошлом. Теперь же, становясь в очередной раз сильным, российское государство заставляет уважать свои интересы на всем постсоветском пространстве, зоне российских приоритетов. Поэтому неприятие этих действий России Западом может уже само по себе служить свидетельством признания возросшей мощи страны.