Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд Страница 51

«Переулок джина» продавался всего за один шиллинг вместе с еще одной гравюрой Хогарта под названием «Пивная улица» (Beer Street). И хотя для бедных это была заоблачная цена, вполне возможно, что эти изображения в качестве сатирических картинок или назидания украшали стены таверн или пивных. В рекламе, опубликованной в газете London Evening Post, отмечалось, что «поскольку действующие лица гравюры задумывались с расчетом на то, чтобы избавить низшее сословие от основных пороков, автор, в надежде на широкое распространение своей гравюры, издал их по минимально возможной цене».

Джиновая лихорадка началась примерно в 1720-х годах, однако сам джин появился в стране несколько раньше, во времена «Славной революции» 1688 года Вильгельм III Оранский привез рецепт этого напитка из предместья Роттердама, и вскоре голландский джин вытеснил французский бренди. Ко всему французскому относились с подозрением, пить французское стало непатриотично. Солдатам армии Вильгельма перед началом сражения полагалось испить «голландской отваги». Спустя два года после вторжения Вильгельма в парламенте был принят Акт о поощрении перегонки коньяка и спиртов из зерна (Act for encouraging the distilling of brandy and spirits from corn). Настоящей удачей для фермеров и винокуров стало снижение пошлины на алкогольные напитки с шиллинга до пенни за галлон (4,54 л). Лондон издавна славился любовью к крепким напиткам, однако среди лондонской бедноты джину по популярности не было равных. В минуту нужды, боли, холода и отчаяния многие охотно прибегали к проверенному средству. Над котлами винокурен поднимался удушающий чад.

Джин продавался в мастерских ткачей, красильщиков, цирюльников, плотников и сапожников; работные дома, тюрьмы и сумасшедшие дома тоже были в деле. Все точки сбыта делились по степени гнусности и мерзости. В гостиницах имелись комнаты для гостей, а в пивных устраивались так называемые извозчичьи биржи для ремесленного сословия. Винные лавки, или бары, были, как правило, заведениями самого низкого сорта, в которых укрытиями для обильных возлияний служили подвалы, задние комнаты и дыры в стенах. Джин продавали с тележек, самодельных прилавков, в переулках, в задних комнатах и в дешевых домах гостиничного типа. Его жадно поглощали попрошайки и бродяги, обитатели тюрем или работных домов, молодые и старые жители Лондона – дешевый напиток лился рекой, затапливая городское дно. Бесспорным фаворитом джин был среди женщин: они не жалели напитка, чтобы утихомирить детей, согреться в холода и подавить чувство голода. Джин помогал противостоять этому жестокому миру.

Последствия оказались катастрофическими. Дети исправно собирались в винной лавке и пили до тех пор, пока не могли сдвинуться с места. Мужчины и женщины умирали в сточных канавах после чересчур обильных возлияний. Некоторые пьяницы порой падали замертво. Шатавшиеся по улицам одурманенные люди встречались в любое время дня и ночи. На каждом шагу происходили драки, по неосторожности вспыхивали пожары. Иностранный наблюдатель Сесар Франсуа де Соссюр как-то заметил: «Таверны почти всегда забиты до отказа, мужчины, женщины, а порой даже дети пьют с такой охотой, что едва передвигают ноги после попоек». Так бедняки могли согреться и забыться по крайней мере на час или два.

По словам Уильяма Мейтленда, чей труд «История Лондона» (The History of London) увидел свет в середине XVIII века, в городе работало 8659 винных лавок, основная масса которых была сосредоточена в районе Саутпарка и Уайтчепела. Продажи алкоголя за десять лет увеличились вдвое и в 1735 году достигли 5,5 миллиона галлонов. Женщины были не только потребителями, но и продавцами. По статистике, четверть или треть всех нелицензированных продавцов алкоголя составляли именно женщины. Продажа алкоголя входила в число тех занятий, которые им разрешались, а приток девушек и молодых женщин в столицу давал огромные возможности для их эксплуатации. В памфлете 1736 года «Крепкие спиртные напитки – отрава нации» (Distilled Spirituous Liquors: The Bane of the Nation) говорилось, что в винных лавках работало множество «служанок и работающих жен», чем лишний раз подкреплялось утверждение, что джин в некотором смысле был женским напитком. Его называли «дамская услада», а принятие в 1736 году Акта о джине (Gin Act), по слухам, вызвало «слезы у вдов» и «вопли отчаявшихся матрон».

Предпринимались попытки взять продажи джина под контроль, каждая из которых, правда, имела свои последствия. Закон о джине предусматривал введение пошлины на спиртные напитки в размере 20 шиллингов за галлон, при этом розничные продавцы джина были обязаны приобретать годовую лицензию за 50 фунтов. Это лишь провоцировало незаконную торговлю алкоголем, которая теперь принимала небывалые масштабы. Джин начали продавать под видом медицинских настоек или под такими выдуманными названиями, как «сангари», «шум-гам», «самодел» или «король Теодор Корсиканский». Придумывались изощренные способы продажи напитка. Так, один торговец на Блю-Энкор-элли купил вывеску в виде кошки с раскрытой пастью, повесил ее у окна, а затем прикрепил небольшую свинцовую трубку под одну из лап кошки. С другой стороны трубки была установлена воронка, через которую предприимчивый делец наливал джин. Вскоре пошел слух, что «кошка у окна наливает джин». Первый покупатель не заставил себя ждать – совсем скоро хозяин услышал довольный голос, произнесший: «Киса, налей мне джина на два пенни». Монеты бросали в раскрытую кошачью пасть, а джин наливали по трубе через прикрепленную к ней воронку. Не прошло и пары дней, как у «волшебной кошки» стали собираться толпы, а напиток стали называть «киса».

Попытки Вестминстера вмешаться в процветающее дело торговли джином спровоцировали мятежи в бедных районах города. Беспорядки были настолько ожесточенными, что некоторые усматривали в них угрозу безопасности государства. Шордич и Спайталфилдс фактически оказались в осаде. Информаторов и доносчиков, сообщавших под присягой, что какое-то заведение незаконно торговало джином, преследовали и избивали. Некоторых забивали до смерти, других топили в Темзе, прудах или канализации. На улицах властвовала разъяренная толпа. Когда женщина на Стрэнде ^[128] выкрикнула «Доносчик!», толпа схватила уличенного в этом мужчину «и так жестоко обошлась с ним, что тот скончался от синяков и увечий».

Обеспечить соблюдение закона 1736 года уже не представлялось возможным. В свете многочисленных жалоб со стороны общественности его серьезно переработали. Спустя семь лет был составлен новый законопроект, который получил название Акт о пьянстве (Tippling Act), а в 1747 году производители джина отстояли свое право продавать продукт в розницу. Спирт – чистый или с добавлением ароматического набора ^[129], вновь обрел популярность. По статистике, в каждом пятом доме в Холборне продавали джин.

Результаты были предсказуемы и очевидны. В 1751 году управляющий таможней Корбин Моррис отметил падение уровня рождаемости, а также «болезненное состояние новорожденных». Он поделился своими наблюдениями о переполненных больницах, в которых росло число «пациентов, страдавших водянкой и туберкулезом вследствие злоупотребления спиртным». Напиток стойко ассоциировался с сексуальной распущенностью. Как писали в газетах, «юные создания, девушки двенадцати и тринадцати лет, пьют женеву (джин), словно рыбы воду, в результате они оказываются не годны для жизни в трезвых семьях… улица становится их уделом, столь бесстыжими они вырастают». Таков был контекст, в котором возникли гравюра Хогарта и памфлет Филдинга.