Воздушные разведчики – глаза фронта. Хроника одного полка. 1941–1945 - Владимир Поляков Страница 50

По окончании войны вновь подается представление на четырнадцать авиаторов 39-го орап к званию Героя Советского Союза. Вновь отказ.

В силу определенных геополитических причин Австрия не стала зоной оккупации Советского Союза, и наши войска довольно скоро были оттуда выведены. 39-й орап оказался в Румынии, в городке Дарабанц.

После освобождения Симферополя 13 апреля 1944 года мама сразу же вернулась в родной город. Поступила на работу, да еще в такое «хлебное место», как отдел по выдаче продовольственных карточек. Уже внутри отдела она занималась спецпайками. У нее отоваривались адъютанты всех находящихся в Крыму генералов и адмиралов. Нередко она была свидетелем того, как одноногие или однорукие инвалиды войны, которые влачили воистину жалкое существование, набрасывались с костылями на работников бюро. Видела слезы людей, у которых украли их продовольственные карточки и которым нельзя было ничем помочь.

Ночью 9 мая 1945 года мама проснулась от неожиданно вспыхнувшей стрельбы. Она выбежала во двор, и тут ей сказали: «Война окончилась! Наступил мир!» Плакали и обнимались все!

Надо сказать, что к нашей семье судьба отнеслась относительно мягко. Из симферопольских родственников погиб муж маминой сестры Георгий Мануилов и родная тетушка Мария Ильинична.

Вскоре в Симферополь приехала жена Кости Смирнова – Лиза. Было принято решение, что жены будут вместе жить в Симферополе и ждать, когда можно будет забрать их к себе.

Евгению и Константину удалось вырваться в Симферополь, где они наслаждались общением с семьей, мирной жизнью. Рекой лилось крымское вино, пыхтели на сковороде чебуреки. Перед возвращением на службу, буквально в последнюю минуту, Костя Смирнов предложил взять с собой в Румынию моего брата – девятилетнего Леню. Мама не возражала, и на комфортабельном корабле «Адольф Гитлер», который совсем недавно достался нам как трофей, из Севастополя они ушли в Констанцу. Спустя полвека, уже под именем «Адмирал Нахимов», этот корабль погибнет в Новороссийском порту.

Как я понял потом, из рассказов брата, он очень быстро освоил румынский язык и свободно общался со сверстниками. Был он предоставлен самому себе, так как заниматься сыном времени у отца совершенно не было. Ко всему прочему мой брат никогда не был паинькой и всегда умудрялся создавать проблемы. Очень скоро мама получила телеграмму, что Леня уже находится в Москве, ул. Покровские Ворота, 5, куда его увез уехавший в отпуск товарищ отца лейтенант Мартынов. Мама поехала в Москву, там нашла сына и вернулась с ним в Симферополь. В столице она посетила московских родственников – родную тетю Евгения Сарру Вениаминовну Пашину (урожденную Туршу) – и узнала, что ее сын, Володя, погиб в самом конце войны. Мама хорошо его знала, так как в эвакуации, в Кермене, они жили вместе с ним. В ее памяти он так и остался мальчиком.

В 1962 году, будучи студентом автотехникума, в свои первые каникулы я поехал в Москву. Зашел к Сарре Вениаминовне в ее квартирку в Комсомольском переулке. Это было полуподвальное помещение, из окна которого были видны ноги проходивших по улице людей. Сарра Вениаминовна меня очаровала, она тут же достала бутылку крымского вина, и мы долго непринужденно общались. Оказалось, что в войну она была командиром санитарного поезда. На стене комнаты висел портрет сержанта Володи Пашина. Честно говоря, он был очень похож на меня, да и было мне тогда столько же лет, сколько ему, когда он погиб.

Когда по радио или телевизору я слышу песню «о Сережке с Малой Бронной и Витьке с Моховой», то всегда вспоминаю Володю Пашина, который погиб 14 апреля 1945 года.

В начале весны 1946 года отец вновь приехал в Симферополь, чтобы увезти маму, Лизу Смирнову и Костика в Румынию. Вновь уходили из Севастополя, но уже на каком-то небольшом сухогрузе, груженном зерном, которое из голодающего Крыма везли почему-то в Румынию. На море был страшный шторм. Мама была на шестом месяце беременности. Переход из Севастополя в Констанцу был для нее сущей пыткой. Лиза же недавно родила Костика и чувствовала себя довольно прилично. Маме запомнилось, как чуть ли не насильно отец вывел ее на верхнюю палубу и показал, как из корабельной пушки расстреливали большую рогатую мину, которая оказалась по курсу корабля. Как сказал тогда маме капитан корабля, от морской болезни слегло полкоманды. Папа же чувствовал себя великолепно и с интересом впитывал впечатления.

В Дарабанце наша семья поселилась возле вокзала, второй дом по улице, и сразу же сдружилась с хозяевами, фактически став членами одной семьи.

6 мая 1946 года родился я. Роды проходили сложно, врач в советском госпитале почему-то оказался в дымину пьян, плод лежал поперек, но все кончилось очень хорошо. Русская пословица «Пьян да умен – два угодья в нем», по-видимому, была об этом враче.

Свидетельство о рождении мне выписывали уже в Бухаресте, в советском посольстве. Документ этот до сих пор хранится у меня, и я не перестаю удивляться человеческой глупости: на зеленой бумаге текст был выписан зелеными чернилами.

Наша семья жила в доме с названием «Вила роз». С хозяевами сложились самые лучшие, чуть ли не родственные отношения. Старшая дочка Сильва, как рассказывала мама, во мне души не чаяла. Все называли меня на румынский манер – Вавелина. Уже много лет спустя так иногда называл меня только мой брат.

В Дунае он, девятилетний мальчишка, чуть не утонул. Сейчас я уже не помню, как это случилось, но разговоров по этому поводу было много. Примечательно, что случай этот нисколько его не напугал. Впоследствии Леня стал чемпионом Туркмении и Казахстана по плаванию и даже участвовал в Спартакиаде народов СССР, в составе сборной Казахстана. В ту пору он учился в Алма-Атинском пограничном училище.

Однажды, как рассказывал отец, к нему пришел сосед. Принес вино, фрукты, брынзу и предложил за стаканом вина поговорить о жизни в СССР. Это был естественный интерес образованного человека. Отец согласился и как мог отвечал на вопросы. Особенно гостя интересовало все, что было связано с колхозами. Отец рассказывал о преимуществах колхозного строя перед мелкособственническим хозяйством, о машинно-тракторных станциях, но когда дело дошло до конкретных примеров и ему пришлось рассказывать о его колхозе «Гигант» в Бахчисарайском районе, то убеждать в «преимуществах» стало труднее. Рассказы о трудоднях вызвали у гостя шок, он так и не смог понять, как можно работать бесплатно.

Много лет спустя я оказался невольным свидетелем разговора о преимуществах колхозного строя перед единоличным хозяйством между гостившим у нас Николаем Самусенко и отцом. Они дружно сошлись на том, что без коллективизации не было бы возможности массового применения тракторов, и в целом создание колхозов одобряли.

Я в их спор не вступал, хотя знал, что практически все колхозы Крыма в середине семидесятых годов уже были убыточными. Впрочем, это тема совсем другого исследования.

В Бухаресте у отца случилась серьезная неприятность. В трамвае кто-то срезал у него пистолет. Потеря оружия была чревата самыми серьезными последствиями, вплоть до увольнения из армии, но новый командир полка Никифоров сумел замять это дело, и отец отделался пятнадцатью сутками домашнего ареста.