Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945 - Алла Бегунова Страница 50

Например, объяснила Клаве, что перед выстрелом нужно задерживать дыхание, сам выстрел производить на выдохе. Часто начинающие стрелки задерживают дыхание, пристально не всмотревшись в цель. Поскольку воздуха не хватает, они спешат нажить на спусковой крючок. Или наоборот — задерживают дыхание слишком поздно, перед самым выстрелом, когда оружие еще не «выровнялось» и не «устоялось». При этом пуля чаще всего уходит вверх.

Для нормального выстрела нужно не более 5–6, максимум — 8 секунд. Если стрелок не может уложиться в это время, то ему что-то мешает. Инструктор должен проверить правильность изготовки. При правильной и натренированной, наработанной изготовке, ничего не беспокоит, не болит, не тянет, не давит. Потому, что снайпер не должен испытывать никакого напряжения в момент нажатия на спусковой крючок.

Есть и другой недостаток, характерный для начинающих — «зацеливание». На самом деле долго целиться нельзя. За одну минуту непрерывного прицеливания острота зрения падает вдвое. По окончании «зацеливания» глаз устает настолько, что плохо различает положение мушки и других прицельных приспособлений. Стрелок этого не замечает, его зрительная память сохраняет в сознании «прицельную картинку» во всей яркости на 2–3 секунды. Инструктор, расположившись рядом с курсантом, должен проверять по секундомеру отсчет этих восьми секунд, нужных для выстрела, и контролировать весь процесс: задержка дыхания, прицеливание, выдох с плавным нажатием на спусковой крючок.

Нередко встречается у новичков и такое — боязнь выстрела, особенно из магазинных винтовок, которые дают сильную отдачу. Начинающий инстинктивно зажмуривает глаза, прекращает целиться и дергает за спусковой крючок, тем самым окончательно сбивая наводку оружия. Помогает простое объяснение: если винтовка дернулась и толкнула в плечо, то пуля уже находится в мишени. Грохот выстрела вообще никакой опасности для здоровья не представляет. А смотреть обоими открытыми глазами на винтовку и в сторону мишени в момент выстрела — вообще очень интересно.

Усилие, которое необходимо применить для нажатия на спусковой крючок, составляет не менее 1,5 кг. С подобным усилием и должен действовать указательный палец стрелка. Однако напрягать правую руку и правое плечо ему нельзя. Дело в том, что вышеуказанные 1,5 кг на спуске распределяются и на указательный, стреляющий палец, и на остальные пальцы, удерживающие руку на прикладе. Так создается равновесие, и оно существует до тех пор, пока курок не спущен. Как только он вводится в действие, то те самые 1,5 кг на спуске пропадают. Но на остальных пальцах, сжимающих шейку приклада, они остаются. Происходит мгновенная и резкая разбалансировка сил, отчего стреляющая кисть «вздрагивает» на прикладе. Движение передается на винтовку и сбивает ее. У профессионалов это называется «провалом» спуска с последующим «одергиванием» оружия. Пуля при этом уходит от цели в сторону.

Немало времени провела сержант Зинаида Баранцева вместе с Клавой Пантелеевой на полигоне в окопе полного профиля у винтовки Мосина, уложенной на бруствер. Учила не задерживать дыхание, не напрягать все тело, не «зацеливаться», не моргать при выстреле, правильно нажимать на спусковой крючок — только сгибом на суставе между первой и второй фалангами указательного пальца правой руки, ибо направление нажима на спусковой крючок должно происходить строго по оси канала ствола.

Девушка из подмосковного городка Орехово-Зуево безгранично доверяла своей наставнице и старалась выполнять все ее указания. Клавдии совсем не хотелось возвращаться домой, как говорится, не солоно хлебавши. Да и пребывание тут в конце концов ей понравилось: одета, обута, накормлена, кроме хлеба выдают два раза в неделю сливочное масло, мясным супом регулярно потчуют. Марш-броски, работа саперной лопаткой на полигоне ничуть ее не пугали. К тяжелому труду она была приучена с детства. Также никто не торопил семнадцатилетнюю курсантку с освоением снайперской науки. За восемь месяцев все необходимые навыки они с Баранцевой довели до полного автоматизма. Пантелеева сдала экзамены на «хорошо» и перед отправлением на фронт получила от командования Центральной женской школы подарок — американские белые чулки, красивые, но совершенно непрактичные…

Примерно таким же было начало армейской биографии у Юлии Жуковой. Она родилась в семье партийных работников, до войны жила в городе Уральске, училась в школе, но в 16 лет поступила работать на военный завод № 231, эвакуированный из Ленинграда. Там рабочим за двенадцатичасовой рабочий день выдавали по 800 грамм темно-серого, сырого, комковатого хлеба, больше напоминающего глину, иногда подкармливали супом в заводской столовой. Но комсомольцы не унывали. Юля довольно быстро освоила профессию слесаря-инструментальщика третьего разряда, трудилась в цехе, где собирали торпеды и мины для кораблей военно-морского флота.

Однако у Жуковой была мечта — попасть на фронт. Поэтому она вместе с лучшей подругой Валентиной Шиловой пошла на двухнедельные курсы «Всевобуча» с отрывом от производства, успешно закончила их. Затем летом 1943 года добилась в горвоенкомате направления в Центральную женскую школу снайперской подготовки, хотя ей и не исполнилось 18 лет. Вместе Валей она поехала в Подольск. В Школу их зачислили, только, к большому огорчению девушек, они попали в разные роты. Жукова очутилась в третьей роте, а Шилова из-за своего малого роста — в четвертой. Видеться часто они теперь не могли, да и жизнь в Школе оставляла не слишком много времени для отдыха.

Шесть дней новобранцы находились в карантине и занимались тем, что набивали резаной соломой матрасы и подушки для себя.

«Первые яркие впечатления связаны с походом в баню, — писала потом в своих воспоминаниях Юлия Константиновна Жукова. — Нас вывели на плац, приказали построиться в колонну и повели в баню в Подольск. Это было зрелище! По-моему, мы больше напоминали цыганский табор, нежели военный строй. Ходить в строю, строго выдерживать равнение еще не умели, наши ряды путались. Одеты все были кое-как. Ведь мы понимали, что гражданскую одежду придется бросить, поэтому дома, собираясь в дорогу, надевали самое плохое и ненужное. Девчата громко переговаривались в строю, обменивались впечатлениями. Командиры тщетно старались навести порядок, но никто не слушал их…

В бане нас ожидал сюрприз — целая бригада парикмахеров. Ловко орудуя ножницами и бритвами, они всех подряд стригли почти под “полубокс”. Девчата не хотели расставаться со своими прическами, пытались сопротивляться, кто-то даже пустил слезу, но здесь этот номер не проходил. Всем сделали одинаковые прически, все стали похожими на мальчишек и как будто на одно лицо…

После бани нас обмундировали. В первую очередь выдали нижнее белье: белые широкие и длинные, почти до колен трусы из бязи со шнурком на поясе вместо резинки; бязевые мужские нижние рубашки с длинными рукавами и завязками у горла; байковые портянки. Затем — хлопчатобумажные брюки и гимнастерки, брезентовые ремни, кирзовые сапоги с широченными голенищами, шинели и шапки-ушанки. Все нескладное, зато новое, кроме — шинелей и шапок. При этом надо было не просто взять и надеть одежду. Каждому предстояло подобрать ее себе по росту. Пока занимались нижним бельем, все было нормально. Но когда дело дошло до верхнего обмундирования, начался настоящий спектакль. В тесном предбаннике мы примеряли один комплект за другим, менялись то брюками, то гимнастерками… Больше всего возни было с портянками, которые никак не удавалось навернуть более или менее сносно. Девчата толкались, шумели, хохотали, дурачились.