Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Алексей Сахнин Страница 50

Абсолютно в согласии с тезисами Сталина на собрании большевистской фракции выступил и Троцкий. «Правительство бессильно; мы его совершенно не боимся… Наша задача, обороняясь, но постепенно расширяя сферу нашего влияния, подготовить твердую почву для открывающегося завтра Съезда Советов. Завтра … выявится настоящая воля народа». Троцкий убеждал собравшихся делегатов-большевиков, что арест и свержение правительства не является «самостоятельной задачей», а большевики лишь «обороняются»: «если бы Съезд создал власть, а Керенский ей не подчинился бы, то это был бы полицейский, а не политический вопрос. Было бы ошибкой командировать хотя бы те же броневики, которые «охраняют» Зимний дворец, для ареста правительства, но зато не ошибка постановление Военно-Революционного Комитета открыть типографию «Рабочего Пути» и возложить охрану вместо юнкеров на доблестный Литовский полк. Это оборона, товарищи, это оборона! (Бурные аплодисменты.) Если бы правительство вздумало нас арестовать, то на крыше Смольного установлены пулеметы. Это тоже оборона, товарищи (а ночью оно думало об этом – вызывало войска, собирало адреса, объявило Военно-революционный Комитет арестованным)». Еще немного позже, отвечая на запрос депутации Петроградской городской Думы, Троцкий официально заявил: «вопрос о власти подлежит решению съезда Советов».

Итак, даже в середине дня 24 октября руководство ЦК РСДРП(б), в отличие от ПК, еще придерживается оборонительной тактики. Впоследствии Троцкий и другие мемуаристы, а вслед за ними огромное большинство историков объясняли эти слова необходимостью конспирации, «военной хитростью» и т. д. Однако нет оснований соглашаться с такой натянутой интерпретацией. Троцкий и Сталин продолжали ту политическую линию, которую они отстаивали с сентября, лишь вынуждено соглашаясь на компромиссы то с умеренными большевиками, то с Лениным. Они выступали перед партийной аудиторией, перед которой не было оснований «секретничать». Наконец, они могли оправдать наступательную тактику тем, что правительство первым нарушило нейтралитет. Но оба подчеркивают свою (и ЦК в целом) верность той политике, которую искренне считают верной – политике «обороны». Именно в этом кроется ответ на вопрос, которым задавался Суханов, – почему большевики и ВРК бездействовали, позволяя правительству собирать силы.

Однако вооруженная борьба на улицах уже началась. И вопрос о вооруженном столкновении решался не одной стороной. Правительство не могло справиться с Советом или с большевиками, но заставить их сражаться, было в его силах. Вечером, на пленуме Петросовета, Троцкий расставил точки над «и»: «Конфликт восстания сегодня или завтра не входит в наши планы у порога Всероссийского съезда Советов … Мы считаем, что съезд Советов проведет этот лозунг с большей силой и авторитетом. Но если правительство захочет использовать тот срок, который ему осталось жить, – 24, 48 или 72 часа – и выступит против нас, то мы ответим контрнаступлением, ударом на удар, сталью на железо» – заявил он, и добавил для полной ясности – «Понадобится ли для этого вооруженное выступление – зависит от политической ситуации, от тех, кто будет противиться воле Всероссийского съезда». Аналогичное по смыслу официальное заявление сделал вечером 24 октября и ВРК по требованию фракции левых эсеров.

Вечером 24 октября Предпарламент вынес резолюцию, фактически отказывавшую правительству в доверии. Керенский пришел в ярость, но вместо того, чтобы пойти на уступки, просто выставил пришедших к нему для переговоров Дана, Авксентьева и Гоца: правительство «не нуждается в наставлениях и указаниях и само справится с восстанием». Изоляция правительства накануне решающих событий становилась абсолютной. В этих условиях командование столичного округа принимает решение развести мосты через Неву, чтобы изолировать центр города от рабочих районов на правой стороне. Стянутые к вечеру 24 октября к Зимнему дворцу лояльные правительству силы берут под контроль Дворцовый мост и разводят все остальные мосты через Неву, а также занимают электростанцию, вокзалы, правительственные учреждения. Очередной раунд военных действий снова был инициирован слабой стороной – правительством.

Около 5 или 6 часов вечера Ленин получил из рук Маргариты Фофановой, на квартире которой он жил, газеты, официальные прокламации и заявления ВРК, а также целый ворох новостей, переданных устно. В том числе и о разведении мостов правительственными войсками. Ленин, очевидно, понял, что ВРК и ЦК РСДРП(б) все-таки взяли курс на ожидание съезда и лишь обороняются, в то время как правительство перешло к решительным шагам.

Разведение мостов напугало не одного Ленина. Например, один из видных работников Военной организации партии, Александр Ильин-Женевский писал: «Мне невольно вспомнились июльские дни… Разведение мостов представлялось мне как бы первым шагом попытки к нашему уничтожению. Неужели Временное правительство опять одержит над нами верх?». Ленин отнесся к этому факту примерно так же. Он сел за стол и написал письмо членам ЦК: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно». Ленин требовал не ждать съезда, а «сегодня ночью арестовать правительство». Для этого он планировал мобилизовать «все районы, все полки» для немедленного давления на ВРК и Центральный комитет собственной партии – вождь уже успел осознать, что именно эти инстанции «тормозят восстание» – чтобы «ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, ни коим образом». Письмо было размножено и разослано во все райкомы, а также Троцкому и другим партийным руководителям в Смольный.

Есть свидетельства о том, что это письмо Ленина осуждалось на собраниях партийного актива. В. Т. Логинов считает, что именно «давление снизу», инициированное ленинским письмом, заставило ЦК перейти к наступательной тактике. Однако вряд ли все это могло произойти так быстро. Ленинское письмо обсуждалось в райкомах лишь глубокой ночью. А «давление» могло бы состояться лишь к утру, когда Ленин уже был в Смольном, и когда разногласия о тактике оказались уже не актуальными. О том, что Ленин опоздал с попыткой давить на руководство ВРК и партии упоминает и Троцкий: «24 вечером Ленин переживал последнюю вспышку тревоги, захватившей его с такой силой, что он сделал запоздалую попытку мобилизовать солдат и рабочих для давления на Смольный».

Пока же ВРК по прежнему «оборонялся». На экстренном собрании было принято решение воспрепятствовать разведению мостов, как мере явно агрессивной и направленной на подавление революции. В течение вечера комиссары ВРК чаще всего мирно, без единого выстрела установили контроль над многими объектами, которые перед этим были взяты под контроль лояльными правительству силами – телеграфным агентством, продовольственным ведомством, некоторыми мостами и т. д. Так правительство само втягивало ВРК в активные действия, заставляя реагировать на свои военные эволюции.

Ленин об этом не знал. Зато он получил официальный ответ ЦК, который, по словам передавшей его Фофановой, «его не удовлетворил». «Не знаю – все что они мне говорили – они все время врали или заблуждались? Что они трусят» – нервничал Ленин. Он несколько раз требовал разрешения отправиться в Смольный под охраной верных красноармейцев, но так и не получив его, решил пойти сам на свой страх и риск. Сопровождал его один Эйно Рахья.