Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков Страница 50

Новый английский посол в России сэр Чарльз Витворт не решился, опасаясь шведских каперов, плыть открытым морем в Санкт-Петербург (в 1704 году в устье Невы пришел только один английский корабль), а Отправился в Москву через беспокойную Речь Посполитую.

Шляхетскую республику раздирала борьба двух группировок магнатов, именуемых конфедерациями — сандомирской и тройской. Первая, в которую входили великий гетман литовский Михаил Вишневецкий и коронный гетман Адам Сенявский, поддерживала законного короля Августа II, вторая держала сторону ставленника шведов Станислава Лещинского (в народе его сторонников именовали станиславчиками). Борьба между ними велась по всей Речи Посполитой, и к 1705 году можно было говорить, что в Великом княжестве Литовском, включающем Литву и Белоруссию, верх взяли сандомиряне, а за Вислой станиславчики.

Объяснялось это просто: за Вислой стояла главная армия Карла XII, а в Литву вступили русские войска.

Семеновский полк во главе с Михайлой Голицыным занял столицу Литвы Вильно, и то была первая русская часть, которую увидел английский посол. Витворт поспешил сообщить из Вильно в Лондон: «Полк, который при мне вступил в город два дня назад, шел в отличном порядке: офицеры все были в немецком платье, а рядовые хорошо вооружены мушкетами, шпагами и штыками».

Из русского же лагеря в Гродно, где он представился Петру I и познакомился с командующим фельдмаршалом Огильви, Витворт уже так писал о царской армии: «Пехота вообще обучена очень хорошо, солдаты обнаруживают рвение с тех пор, как выяснили лежащие на них обязанности, но хорошо вооружены и хорошо одеты только три полка: два гвардейских и ингермландский, остальные довольно посредственно снабжены амуницией и огнестрельным оружием».

Георг Огильви наособицу отметил в беседах с английским послом, что «артиллерия в настоящее время замечательно хорошо устроена, а русские обращаются с пушками и мортирами с таким умением, какого он не встречал ни у одного народа». Но что касается конницы, то, по мнению посла, «в царской армии собственно кавалерии нет». В последнее время сформированы 16 драгунских полков, преимущественно из дворян и землевладельцев, которые обязаны отправлять службу на собственный счет. Они ездят на легких татарских лошадях, и сомнительно, чтобы могли устоять против шведских кирасир».

В этих суждениях о русской коннице, конечно же, на сэра Чарльза Витворта оказал прямое влияние Огильви, страшно недовольный тем, что командовать всей кавалерией по отъезде Шереметева в Астрахань Петр I поручил своему любимцу Меншикову, у которого с командующим пехотой сразу начались контры. Высокомерный имперский фельдмаршал был раздражен тем, что бывший царский конюх стал вдруг генералом от кавалерии, и потому в своих донесениях царю Огильви всячески чернил воинство Александра Даниловича, жалуясь, что его драгуны только в деревнях сидят, доброй стражи не имеют, с мужиками водку пьют, ветчину, кур, гусей грабят и все государство Польское неприятелем себе чинят.

Насмотревшись на порядки в русской армии, нехотя ставшей на зимние квартиры в Гродно, и кавалерии, расположившейся по варшавской дороге, в Тикотине, сэр Чарльз сделал уже общее заключение, отписав в Лондон: «Вообще на всю русскую армию можно смотреть пока как на собрание рекрут, потому что большинство полков сформировано не более двух лет назад. Большой недостаток чувствуется в офицерах, и особенно в генералах».

Но в октябре 1706 года те самые драгуны, которые по замечанию Огильви, знай себе в деревнях водку пьют, проявили неожиданную прыть.

Сформированный по приказу Меншикова отряд полковника Горбова двинулся к Варшаве и возле стен правобережного предместья польской столицы Праги наголову разгромил гвардию Станислава Лещинского, взяв в бою четыре пушки, шесть знамен и 375 пленных. Трофеи были доставлены в штаб-квартиру Меншикова в Тикотин, куда прибыли Петр и его «друг, брат, сосед» король Август II. Как отметил вездесущий сэр Чарльз, «царь сам принес и положил к ногам польского короля шесть знамен, отнятых у гвардии новоизбранного его соперника». Зрелище было внушительное. Восемь тысяч драгун Меншикова и стоящие напротив них польские драгуны генерал-майора Синицкого образовали стройный коридор, по которому Петр и пронес под звуки полковой музыки знамена побежденной гвардии короля Станислава и бросил их под ноги короля Августа. После чего монархи-великаны обнялись и по русскому обычаю трижды почеломкались. Грянул ружейный и артиллерийский салют, вспугнувший голубей с полуразвалившихся башен тикотинского замка. Весь сияющий, тряся длинным париком в буклях, новоиспеченный генерал Александр Данилович Меншиков приглашал уже царя и короля со свитой в свой роскошный шатер, дар калмыцкого хана Аюка, у которого Александр Данилович закупал тысячами степных лошадок для своих драгун.

Праздник продолжался три дня, и пороха в салютах было израсходовано более чем в самой баталии под Варшавой.

Из Тикотина монархи пожаловали в Гродно, где фельдмаршал Огильви вывел на смотр 45 пехотных батальонов и 6 драгунских полков, кои он все же «отбил» у Меншикова.

— У вас превосходная пехота, камрад! — весело повернулся к царю Август. — Имей я эти батальоны в прошлом году под Варшавой, мы ни за что не сдали бы шведам столицу.

— Что ж, дела отзывают меня ныне в Москву, и я оставляю всю свою армию под вашу команду, брат мой! Соединив мои войска с вашими саксонцами, можем дать шведам и генеральную баталию! Как знать, имея сорок тысяч моих солдат и двадцать тысяч неустрашимых саксонцев, может, и раздавим армию Каролуса! — задумчиво произнес Петр.

— Добавьте к тому еще шляхетскую конницу, которой можно навербовать сколько угодно, были бы деньги! — Жадный огонек зажегся в выпуклых, с красными прожилками от многодневного пьянства глазах Августа. — Если дадите мне по-братски еще одну субсидию в триста тысяч талеров, я обещаю выставить в поле двадцать тысяч польских гусар!

— К чему? У меня стоят в Бресте 15 тысяч казаков. Чаю, они не хуже шляхетской конницы! — презрительно фыркнул Петр, которому до смерти надоели беспрестанные просьбы друга и союзника о субсидиях.

Ведь целый месяц, пока Петр был в Гродно, Август буквально стенал о деньгах. Перед Меншиковым круль даже заплакал, чем так растрогал светлейшего, что тот сразу отвалил королю несколько тысяч червонных из своего пухлого кошелька. Август на время успокоился, и Петр смог, избавившись от навязчивого друга, спокойно объехать Гродно, где восстанавливался старый замок, а вокруг предместий насыпались земляные бастионы. Как в свое время, после конфузии под Нарвой, царь крепил Новгород и Псков, так он укреплял теперь Гродно. Крепость запасалась на зиму провиантом и фуражом, словно Петр готовился к долгой осаде.

— К чему, брат мой, эти земляные работы? — пытал вечером Петра в баньке, сооруженной на берегу Немана, король Август. — Ведь зима не за горами, а зимой даже швед не воюет!

— Береженого Бог бережет! — рассмеялся Петр, лежа на верхнем полке, и оттуда скомандовал Меншикову: — А ну поддай-ка парку, Сашка!

Александр Данилович плеснул квасок, и от поднявшегося горячего пара король как очумелый метнулся в предбанник, где сидел уже и Огильви. Фельдмаршал в царскую баньку заходить боялся.