Жена башмачника - Адриана Триджиани Страница 50

Наконец что-то знакомое, напоминающее о доме. Запах пчелиного воска – точно как в церкви Святого Антония. Над алтарем огромный витражный триптих рассказывал историю Благовещения, собранную из осколков сумеречно-синего, густо-розового и изумрудно-зеленого. На потолке, на нежно-голубой вкладке в раме из золоченых листьев, слова: «БОГ ЕСТЬ МИЛОСЕРДИЕ».

Привычная обстановка успокаивала. Алтарь, скамьи, молящиеся, латынь молитвенников – все это дарило заслуженный мир в конце длинной череды суровых испытаний. Богородица простерла руки, словно приветствуя их, а черная больничная одежда и деревянные четки погружали в глубокую безмятежность две заплутавшие души, измученные тоской по дому.

– Мне сказали, что я не смогу вернуться в наши горы, – прошептала Энца.

– Что они знают о нас?

Марко хотел приободрить дочь, но сейчас она была такой маленькой, такой беззащитной. Марко жалел, что рядом нет Джакомины, которая уж точно нашла бы, как успокоить дочь. С самыми серьезными невзгодами Энца всегда шла к матери. Та знала, что сказать детям, как утешить. А Марко представления не имел, как разрешить новую проблему. Что же им делать, если Энца не сможет вернуться домой?

Марко глубоко вздохнул: все, что он может сделать, – воодушевить Энцу, чтобы следовать плану.

– Ты должна верить, – сказал он, – что мы забрались так далеко не напрасно. – Когда эти слова уже сорвались с губ, он понял, что произнес их больше для себя, чем для дочери.

Энца поднялась со скамьи и вслед за отцом двинулась обратно по проходу. Марко открыл перед ней дверь.

– Энца? Энца Раванелли?

Энца услышала, как голос со знакомым акцентом громко произносит ее имя. Она оглянулась и увидела Чиро Ладзари – в первый раз после того, как много месяцев назад высадила его у входа в монастырь. Сердце ее заколотилось. На миг она усомнилась, что это происходит на самом деле.

– Это действительно ты! – Чиро отступил, глядя на нее во все глаза. – Не могу поверить. Что ты здесь делаешь? Ты приехала в гости? Работать? У тебя здесь есть кто-нибудь?

Он сыпал вопросами, а Энца закрыла глаза, растворяясь в его мягком голосе.

– Кто это еще? – рявкнула Карла Дзанетти.

– Это мои друзья с родины. Синьор Раванелли и его старшая дочь Энца.

Карла мгновенно произвела оценку обоих Раванелли. Она увидела, что Энца – вовсе не очередная девушка с Малберри-стрит, только и думающая, как заманить в ловушку будущего мужа, завести ребенка и заполучить квартиру. Эта итальяночка из той же провинции, что и Чиро. И прибыла с отцом, а следовательно, из достаточно приличной семьи.

Чиро объяснил Карле, как он познакомился с семьей Раванелли, и хозяйка смягчилась, услышав их историю. Продолжайте говорить, думала Энца. Она упивалась их беседой – совсем как холодной водой, когда очнулась в палате.

– Почему ты в госпитале? – спросил Чиро.

– А почему ты в часовне? – парировала Энца.

Чиро рассмеялся:

– Меня заставили прийти поблагодарить Бога, что я не отрубил себе всю руку. – Чиро показал перевязанную ладонь.

– Моя дочь заболела на корабле, – объяснил Марко.

– Всего лишь морская болезнь, – сказала Энца.

– Она чуть не умерла, – поправил Марко. – Всю дорогу пролежала в лазарете. Я думал, что потеряю ее.

– Со мной все хорошо, – сказала Энца, глядя на Чиро. – Папа, сейчас уже все хорошо.

Карла и Ремо вышли с Марко из часовни, оставив Энцу и Чиро одних. Она взяла его ладонь и поправила повязку.

– Что с тобой случилось? Ты стал мясником?

– Учеником башмачника.

– Отличное ремесло. Дети сапожника никогда не будут ходить босыми. Знаешь эту нашу поговорку? – Она улыбнулась.

Чиро был именно таким, каким она его запомнила, даже лучше – точно выше и, возможно, сильнее, а глаза блестели еще ярче, вызывая в памяти кручи над Скильпарио, где ветви темно-зеленого можжевельника встречаются с небесной синевой. Но вот держался он теперь иначе, более раскованно, и выправка у него какая-то стала особая. Позже, вспоминая, Энца определит ее как американскую. Он даже одет был в униформу рабочего класса: брюки из прочной шерсти с тонким кожаным ремнем, отглаженную рубашку из шамбре поверх майки, на ногах крепкие ботинки из коричневой кожи с сыромятными шнурками.

– Мне надо было написать тебе, – сказал он.

Энца выделила в этой фразе «надо было», что, как она надеялась, означало, что он хотел написать ей, а не чувствовал себя обязанным это сделать.

Она ответила:

– Я приезжала в монастырь повидать тебя. Монахиня сказала, что ты уехал, но не сообщила куда.

– У меня были проблемы, – объяснил он. – Я собирался в спешке. Не было времени попрощаться ни с кем, кроме сестер.

– Ну, в любом случае я на твоей стороне, – застенчиво улыбнулась Энца.

– Grazie.

Чиро вспыхнул и потер щеку, будто хотел стереть румянец смущения. Он вспомнил, как ему понравилась Энца. Не только ее смуглая красота, но и ее удивительная способность постигать самую суть вещей.

– Ты собираешься в Маленькую Италию? Большинство итальянцев оседают в Маленькой Италии или в Бруклине.

– Мы едем в Хобокен.

– Это через реку, – сказал Чиро. – Не очень далеко. – Казалось, он бы предпочел, чтобы этого расстояния не было. – Ты можешь поверить, что я снова нашел тебя?

– Я не думаю, что ты очень уж сильно искал, – поддразнила она.

– С чего бы?

– Интуиция. Наверное, тяжело было покинуть горы.

– Да, правда.

Чиро мог признаться в этом Энце, ведь она сама оттуда родом. Он устал от усилий поменьше вспоминать о доме. Он набрасывался на работу, а когда день подходил к концу, аккуратно откладывал кожу и выкройки, чтобы продолжить завтра. Он оставлял себе мало времени на развлечения. Будто знал, что работа поддержит его больше, чем другие занятия.

– А почему ты уехала? – спросил Чиро.

– Помнишь наш каменный дом на Виа Скалина? Хозяин разорвал с нами соглашение. Нам нужен новый дом.

Чиро с сочувствием кивнул.

– А как твоя хозяйка?

– Ох, я и не знал, что на свете есть такие женщины.

– Может, хорошо, что теперь ты выяснил, – рассмеялась Энца.

– Вот ты где! – В часовню влетела Феличита Кассио. На ней была модная широкая юбка в лиловую и белую полоску и в пару к ней белый жакет. Подол юбки был приподнят на дюйм, демонстрируя кайму зубчатого кружева и туфли телячьей кожи цвета лаванды с шелковыми завязками в тон. Голову украшала соломенная шляпка с белой лентой, а на руках были лайковые перчатки. Энца невольно восхитилась ее нарядом.