Ядерное оружие Третьего рейха. Немецкие физики на службе гитлеровской Германии - Дэвид Ирвинг Страница 50

Ученые приступили к подготовке двух последующих экспериментов, целью которых было попытаться определить, как изменение размера реактора, притом что все прочие факторы останутся постоянными, повлияет на рост нейтронов. Первый эксперимент планировалось провести в реакторе того же размера, но при нормальной температуре. Для следующего эксперимента размеры реактора предполагалось увеличить вдвое. Группа Дибнера планировала свести к минимуму применение дополнительных материалов, закрепив кубики урана внутри реактора на выполненных из специального сплава нитях. «Не было ни малейших сомнений в том, что увеличение размеров реактора должно было непременно привести к достижению критической массы, – писал впоследствии сам Дибнер, – проблема состояла лишь в достаточном увеличении количества урана и тяжелой воды».

По понятной причине профессор Гейзенберг не желал достойно оценить результаты, полученные группой Дибнера, и признать использование урана в кубиках оптимальным. На состоявшейся через несколько дней после проведения эксперимента в Берлине конференции Гейзенберг снова подчеркивал значение конструкции реактора, примененной им и профессором Допелем в прошлом году в Лейпциге. При этом он свел роль эксперимента Дибнера к «внесению некоторых изменений в тот реактор», что «привело к получению аналогичных результатов». Профессор «забыл» упомянуть важнейшее отличие реактора Дибнера от конструкции Допеля. Гейзенберг не был склонен проводить эксперименты с изменением геометрии расположения урана внутри реактора, которые запланировали его Берлинский институт и институт профессора Боте в Гейдельберге с целью проверить усовершенствования, предложенные группой доктора Дибнера. Ради провозглашенной Гейзенбергом логичности и последовательности реактор, на котором ученые текущим летом планировали продолжить эксперименты, должен был, как прежде, использовать уран в пластинах, один уровень которого отделялся от другого тяжелой водой.

Кроме того, Гейзенберг не выказывал ни малейших сомнений в том, что после достижения критической массы реактор сам по себе придет в температурное равновесие. Сейчас, однако, известно, что, если после достижения критической массы не использовать кадмиевый регулятор, последствия для реактора будут катастрофическими.

Такова была оценка, данная профессором Гейзенбергом эксперименту с тяжелым льдом на Берлинской конференции по ядерной физике, созванной Германской академией исследований по аэронавтике 6 мая 1943 года. Это учреждение пользовалось высоким авторитетом в ученой среде, однако его репутация в правительственных кругах была весьма посредственной. Всего месяц назад президент физического общества Карл Рамзауэр с трибуны этого заведения подверг критике правительство рейха за его неспособность организовать исследования в области ядерной физики в военное время.

Выло неудивительно, что, когда большинство ведущих физиков получили приглашение на конференцию, где должны были отчитаться о ходе своих работ, их формальный лидер профессор Эсау демонстративно попытался уклониться от участия в ее работе. Официальные власти попытались сорвать работу конференции: фельдмаршал Мильх на тот же самый день назначил собственную конференцию, которая тоже должна была состояться в Берлине. Это привело к тому, что в работе конференции, посвященной вопросам ядерной физики, снова приняло участие лишь небольшое число военных и политических руководителей страны. Отто Ган сделал общий доклад о проблемах деления ядра атома и о важности их решения для будущего; профессор Клузиус описал различные способы выделения изотопа урана-235; профессор Воте перечислил преимущества, связанные с разработкой в лабораториях Германии циклотронов и бетатронов.

Профессор Гейзенберг в очередной раз сделал сообщение о перспективах создания ядерного оружия и в доходчивой форме рассказал о принципах создания урановой бомбы. С помощью слайдов он продемонстрировал, что может произойти при «успешном выделении достаточного количества урана-235». Коротко говоря, значительно вырастет популяция нейтронов при полном отсутствии их поглощения, и, если величина кусочка урана окажется достаточной для того, чтобы рост нейтронов внутри его превысил число нейтронов, отраженных от его поверхности, в течение долей секунды общее число полученных нейтронов будет таким огромным, что большая часть урана подвергнется атомному делению. При этом за те же доли секунды произойдет выделение огромного количества энергии. В связи с этим Гейзенберг подчеркнул особую важность проведенного год назад профессором Гартеком эксперимента с использованием ультрацентрифуги, а также других, более ранних экспериментов по обогащению урана-235.

Для участников конференции большой неудачей было отсутствие на ней большинства из приглашенных важных гостей. Президент академии распорядился подготовить отчет с целью ознакомить отсутствовавших гостей с проблемами, обсуждавшимися на конференции. Этот совершенно секретный документ объемом 80 страниц с прекрасными схемами и фотографиями, а также последними данными о достижениях немецкой ядерной физики был уже готов к отправке по заранее отобранным адресам, что вызвало ужас в Имперском исследовательском совете, а также министерстве вооружений. По приказу министра Шпеера все копии отчета были уничтожены.

К весне 1943 года стало ясно, что германская наука ничего не выиграла в результате реорганизации Имперского исследовательского совета. Отношение ученых к войне было в лучшем случае двойственным. Они старались любыми способами дистанцироваться от правящей партии, и их вклад в достижение победы в войне был менее значительным, чем вклад ученых любой другой страны. К тому же быть физиком в нацистской Германии было совсем не просто. Большинство современных фундаментальных теорий в этой науке были созданы евреями, поэтому эти теории считались «декадентскими». В разное время в различных учреждениях рейха пытались найти способ применения теории Альберта Эйнштейна, не признавая его авторства. Как немецкие физики могли надеяться овладеть атомной энергией, если партия официально не признавала теории относительности Эйнштейна? Одни из них, такие как сын политика доктор фон Вайцзеккер, не хотели ссориться с партией; другие, как смельчак фон Лауэ, были более откровенны. Так, например, когда профессор Ментцель резко отчитал фон Лауэ за то, что, будучи в Швеции, он сослался на эту теорию, забыв добавить, что «германская наука откровенно дистанцирует себя от нее», фон Вайцзеккер посоветовал своему коллеге ответить, что теория была в основном разработана учеными-арийцами Лоренцем и Пуанкаре задолго до Эйнштейна. Фон Лауэ отказался следовать дружескому совету и отправил в научный журнал статью, в которой писал о теории откровенно дерзким тоном. «Таков будет мой ответ», – написал он фон Вайцзеккеру.

Ученые старались быть осторожными и избегать провокаций. В каждый институт были внедрены осведомители службы безопасности. В начале 1943 года руководитель Института физики в Гамбурге написал в СС донос на профессора Гартека, и тому пришлось затратить массу времени на то, чтобы опровергнуть выдвинутое против него вымышленное обвинение. Наконец, когда в концентрационный лагерь в Голландии были помещены родители-евреи знаменитого американского физика голландского происхождения доктора Сэмюэла Гаудсмита, друзья семьи обратились за помощью к профессорам фон Лауэ и Гейзенбергу. Гаудсмит был физиком, открывшим магнитные свойства электрона; он всегда поддерживал дружеские отношения со своими коллегами в Германии. Летом 1939 года Гейзенберг даже был у него в гостях в США. Но что теперь мог сделать Гейзенберг? Даже несмотря на то, что его родители были искренними друзьями родителей Гиммлера, он не решался начать действовать. Фон Лауэ отнесся с сочувствием к посреднику в Голландии, но забыл подписать соответствующее письмо. Гейзенберг написал письмо, в котором заверял, что доктор Гаудсмит активно симпатизировал Германии и что будет очень жаль, если его родители в Голландии «по каким-то непонятным мне причинам» пострадают. В любом случае уже было слишком поздно действовать: за пять дней до того, как Гейзенберг решился написать письмо, слепая мать доктора Гаудсмита и его отец, которому в тот день исполнилось семьдесят лет, были умерщвлены в концлагере.