Сталин. Тайны власти - Юрий Жуков Страница 50

Откровенно незаконный, внесудебный способ разрешения сложной проблемы был тут же принят членами узкого руководства, видимо, как единственно возможный и вполне оправданный, по их представлению, в условиях военного времени. Начиная с октября 1943 г. НКВД стал осуществлять депортацию, но не только тех, кто действительно оказался изменником, а целых народов — карачаевцев, калмыков, чеченцев и ингушей, балкарцев, а несколько позже и крымских татар. Как своеобразный итог таких акций последовали решения ПБ, указы ПВС СССР о ликвидации Калмыцкой, Чечено-Ингушской, Крымской автономных республик, о преобразовании Кабардино-Балкарской АССР в Кабардинскую, Карачаево-Черкесской АО в Черкесскую. Скупая информация попадала в печать, но лишь как простая констатация факта, без каких-либо обоснований, объяснений или комментариев.

Члены узкого руководства непременно должны были обсуждать эту проблему — политическое положение, сложившееся за линией фронта. И вполне вероятно, что Берия, отвечавший за проведение депортаций и потому обладавший сведениями по данному вопросу во всей полноте, мог использовать их как самый весомый, самый убедительный и притом «объективный» довод против реформирования партии и усиления роли Советов. Во всяком случае, в данное время. Он мог, используя соответствующие аргументы, и склонить Сталина отказаться от первоначального мнения. Ну а то, что узкое руководство именно в те январские дни обратилось к поиску выхода из создавшейся ситуации, порожденной неожиданным для него проявлением национализма, подтверждается возникновением именно тогда «дела Довженко».

Впервые негативная оценка взглядов украинского режиссера и писателя, выраженных в повести «Победа», была дана Александровым еще летом 1943 г. Однако тогда начальником УПиА не было сказано ни слова о национализме как о решающем поводе для запрещения рукописи. Совершенно иначе то же самое произведение трактовалось полгода спустя в пространной записке руководства управления, сопровождавшей проекты двух постановлений ЦК о литературно-художественных журналах. Этот документ, датированный 2 декабря 1943 г., уже прямо отмечал: в повести «отчетливо выражены чуждые большевизму взгляды националистического характера… Довженко настойчиво пытается убедить читателей в том, что за Украину борются якобы только украинцы», причем «Украина ни разу не названа Советской Украиной». Но и тогда, даже после появления киноварианта той же повести — «Украина в огне», в которой автор, по мнению УПиА, допустил «еще более грубые политические ошибки», Довженко пока не стал объектом особого внимания и не был упомянут, как Зощенко и Сельвинский, в тексте постановлений.

Значимость ошибок Довженко изменилась только в начале 1944 г. 8 февраля, менее чем через две недели после пленума ЦК ВКП(б), за подписью Щербакова во все редакции центральных газет, журналов, издательств, во все обкомы КП(б)У, возобновившие работу на освобожденной от врага территории УССР, был направлен циркуляр. В нем туманно информировалось о том, что в «произведениях Довженко… имеют место грубые политические ошибки антиленинского характера», и потому требовалось «не публиковать произведений Довженко без особого на то разрешения Агитпропа ЦК ВКП(б)». Нет никакого сомнения в том, что основанием для возвращения к «делу Довженко» послужило обсуждение узким руководством вопроса о росте национализма во все еще оккупированных врагом союзных республиках, и особенно на Украине. За расплывчатой же формулировкой сути ошибок режиссера крылось то, что прямо было не использовано, но уже сказано осенью 1943 г. во внутренней рецензии УПиА на повесть «Украина в огне»: она «является платформой узкого, ограниченного украинского национализма, враждебного ленинизму, враждебного политике нашей партии и интересам украинского и всего советского народа».

Хрущеву, столь опрометчиво, как оказалось, подписавшему вместе с Молотовым и Маленковым проект постановления, пришлось не только совместить две весьма ответственные должности, но и вдобавок к тому еще и лично начать активную борьбу с украинским национализмом во всех его проявлениях — и открытом, вооруженном, и в потаенном, идейном. Явно выполняя устное поручение узкого руководства, а отнюдь не по собственной инициативе, Хрущев 12 февраля 1944 г. провел через ПБ КП(б)У решение, в соответствии с которым за допущенные, опять же — «грубые политические ошибки антиленинского характера», Довженко сняли со всех занимаемых должностей как в государственных учреждениях, так и в общественных организациях. И только 1 марта, выступая на сессии Верховного Совета УССР с докладом «Освобождение украинских земель от немецких захватчиков и очередные задачи восстановления народного хозяйства Советской Украины», Хрущев вынужден был открыть карты и назвать все же вещи своими именами. Он прямо признал существование вооруженного сопротивления оуновцев, определил их как «украино-немецких националистов — пособников Гитлера, злейших врагов украинского народа». Тем самым было найдено единственно возможное и вместе с тем достаточно честное, объективное объяснение происходившему на Правобережье.

С этого момента проблема борьбы с националистами, ликвидации их на территории СССР перестала быть тайной для населения страны. Однако ее сразу как бы перевели с общесоюзного по значимости уровня на республиканский, как носящую местный характер. Вместе с тем проблема не только необычайно усложнилась, но и стала практически нерешаемой из-за события, которое в тот момент оказалось основным в отношениях с союзниками.

На Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, проходившей с 19 по 30 октября 1943 г., была достигнута договоренность о создании вместо Лиги Наций новой международной организации — ООН, которую в ближайшее время должны были образовать 26 стран антигитлеровской коалиции. Тем самым вопросы обеспечения безопасности в мире после войны предстояло обсуждать не кулуарно, на встречах тройки, а открыто, да еще и решать их голосованием. Не оставалось сомнений в том, что таким образом Советскому Союзу смогут навязать решения, с которыми он был бы заведомо не согласен. Ведь любые предложения, вносимые США, наверняка поддерживались бы голосами восьми стран Центральной Америки и Карибского бассейна, Великобритании — ее четырьмя доминионами и Индией. Англо-американский блок всегда располагал бы большинством в 15 голосов из 26, а СССР — только одним, своим собственным, в лучшем случае мог рассчитывать на поддержку со стороны Чехословакии и Югославии.

Основываясь, скорее всего, на рекомендациях комиссии НКИД по послевоенным проектам государственного устройства Европы, Азии и других частей мира, Молотов предложил узкому руководству своеобразный выход: придать чисто символически больше прав, самостоятельности, суверенности союзным республикам, попытаться сделать их тем самым такими же субъектами мирового сообщества, какими являлись не только британские доминионы — Канада, Южно-Африканский союз, Австралия, Новая Зеландия, но и колония — Индия.

Следуя такой логике, Молотов подготовил проекты указов Верховного Совета СССР о преобразовании союзных наркоматов обороны и иностранных дел в союзно-республиканские. В соответствии со вторым из них устанавливалось: «союзные республики могут вступать в непосредственные сношения с иностранными государствами и заключать с ними соглашения». Тем самым шестнадцати союзным республикам предполагалось предоставить прерогативы, позволяющие им претендовать на членство в ООН.