Смутное время. Марина Мнишек - Нина Молева Страница 50

— Император хлопотал о привлечении московитов к войне против турок.

— Совершенно верно, ваше величество. Но при всем при том, что Власьеву отводилась второстепенная роль, дьяк очень ловко сумел перехватить инициативу в свои руки и вполне удовлетворить Бориса Годунова, потому что сразу по возвращении в Москву он получил руководство Посольским приказом.

— Иными словами, стать канцлером.

— Можно сказать и так, посколько вся внешняя политика Московии оказалась в его руках. В 1599 году он уже в этом новом качестве ездил к немецкому императору, естественно, как посланник.

— Подожди, подожди, пан канцлер, не он ли сумел разыграть Льва Сапегу в 1600-м, когда наше посольство вело переговоры в Москве? Ты бы с этого и начинал, чем терять время, пересказывая его курикулум вите.

— Ваше величество, не гневайтесь, я позволил себе подобное отступление только для того, чтобы вы представили себе в полной мере этого человека, который через пару недель предстанет пред вами.

— Итак, в Москве Сапега должен был заключить с московским царем вечный мир, и, насколько помню, царь Борис не был противным ему.

— В том-то и дело, что Борис находился в зависимости от своих ближайших советников и не хотел их по крайней мере раздражать.

— Короче, переговоры не достигали цели.

— Да, московиты вместо вечного мира согласились, в конце концов, только на двадцатилетнее перемирие.

— Возможный вариант, но ведь они допустили в окончательной грамоте неточность с моим титулом, не так ли?

— Неточность, ваше величество? Они совершенно сознательно не стали вас титуловать королем Швеции!

— Ты уверен в их тайных намерениях?

— Какое же может быть сомнение, когда канцлер Сапега специально хлопотал о внесении титула. Что там, чуть не просил об этом, и все безрезультатно. Московиты то ссылались на недостаточное знание языка, то на плохих переводчиков и твердо стояли на своем.

— Помню, Сапега вернулся ни с чем.

— Только в этом отношении, ваше величество. Московиты пожелали отправить неправильную грамоту с собственными послами, вместо того чтобы передать ее Сапеге. Впрочем, Сапега бы ее и не принял в неисправленном виде. Послами на этот раз были боярин Салтыков и Афанасий Власьев.

— Что ж, они одержали победу. Мне пришлось приехать к ним в Вильну. Правда, от Риги, где тогда пришлось быть, путь недалекий. И — я очень не люблю вспоминать этот случай — дать присягу в редакции московского правительства.

— Ваше величество, интересы государства слишком часто заставляют монархов поступать так, как они никогда бы не поступили, будучи частными людьми. Тогда мир вашей державе был совершенно необходим. Вы не могли поступить иначе.

— Пусть так. Но я не могу сказать, что какой-то дьяк особенно мне запомнился.

— Афанасий Власьев — не тщеславен и не ищет случая выделиться среди придворных. Может быть, именно это позволило ему пользоваться исключительным доверием Годунова. Спустя два года царь Борис отправил его к устью Наровы вместе с тем же боярином Салтыковым встречать датского принца Иоанна, в котором хотел приобрести жениха для своей дочери царевны Ксении.

— Тем невероятнее кажется доверие, оказываемое дьяку царем Дмитрием. Он же не изменил Годунову?

— Отцу — нет, а о сыне, как только появился царевич Дмитрий, не захотел и слышать. Он тут же поехал в Тулу, чтобы засвидетельствовать законному наследнику московского престола свое почтение и верность.

— Этот Власьев никогда не сомневался в особе царевича?

— Нет, ваше величество. Власьев впервые увидел царевича во время приезда в Москву посольства Льва Сапеги.

— Да, мне докладывали, что Сапега брал с собой царевича. Я не придал тогда этому никакого значения. Зачем канцлеру это было нужно?

— Ясновельможные паны хотели быть уверенными в том предприятии, в которое в дальнейшем вложили немалые средства.

— И которое в дальнейшем с лихвой окупилось.

— Ваша правда, ваше величество, до последнего времени никто из них в накладе не остался. Но нунций Рангони высказал и другое предположение. Не хотели ли ясновельможные паны дать возможность царевичу увидеть Москву и освоиться с ней прежде, чем ему удастся в ней появиться? С девяти лет царевич не видел столицы.

— Ты подозреваешь наших панов в такой дальновидности? Это при их-то нетерпении и постоянных ссорах!

— Но ведь здесь сказал свое слово князь Константы Острожский.

— Нет, канцлер, что-то должно было их подогревать. Лучше подумай, что именно. Не болезнь ли царя Бориса, о ней много тогда говорили.

— Ваше величество, вы всегда заставляете своих подданных поражаться глубине и проницательности вашего ума.

— Но царь Борис прожил еще несколько лет, и заговорщики стали охладевать к своему замыслу.

— Не настолько, чтобы расстаться с царевичем. Он продолжал жить в их владениях и на их попечении.

— Все это дела минувших дней. Меня больше интересует день завтрашний. Какое положение занимает этот Власьев нынче?

— Его официальная должность — великий секретарь и надворный подскарбий.

— Придворный казначей.

— Для нынешней поездки он назван великим послом. Ему поручено во время обручения представлять особу жениха и затем сопровождать новую московскую государыню и ее родителя до Москвы.

— Невесте необходимо внушить полное подчинение своих интересов интересам ее родины. Ее тщеславие, если она им обладает…

— В самой превосходной степени, ваше величество!

— Ее тщеславие должно быть ограничено величием польской державы и польской короны. Наша подданная никогда не будет стоять вровень с нами, слышишь, канцлер!

— Ты недоволен мною, Бучиньский, но ты не можешь не согласиться, положение с боярами слишком сложно, чтобы вызывать новые взрывы их неудовольствия.

— Что может изменить мое удовольствие или неудовольствие в решениях вашего величества!

— Ты не прав. Мне как никогда нужны советы твои и Станислава. Нынешние назначения или развяжут, или скуют нам руки. Их нужно всесторонне продумать, а ты как никто умеешь быть объективным. Наконец, я доверяю тебе как никому другому. Ты доказал свою преданность, и поверь, я никогда не перестану ее ценить. Начнем же с Дворцового приказа.

— Мне остается только всячески приветствовать вашу мысль поставить в качестве его главы — дворецкого боярина князя Василия Рубец-Мосальского.

— Я многим ему обязан. Хотя бы в отношении Ксении.

— Простите, ваше величество, действительная заслуга князя в том, что, посланный воеводой в Путивль, он с народом и войском перешел на сторону истинного царя — Дмитрия Ивановича и отрекся от Бориса Годунова.