"Сапер ошибается один раз". Войска переднего края - Артем Драбкин Страница 50

— Говорят, что «сапер ошибается только раз», но в армии эта пословица звучала иначе: «Сапер ошибается дважды. Первый раз — когда идет в саперы». Какие потери несли минеры ОПАБа? Что предпринимали, чтобы избежать жертв?

— Это целая наука. За год в МЗО, когда мы непрерывно занимались минированием, в отделении минеров 383-го ОПАБа не было ни одного подрыва. У саперов своя «техника безопасности», проверенная на крови. Свои законы: минирование проводится от себя, сапер пятится назад, а разминирование производится на себя, саперы располагаются парами, одна пара от другой на расстоянии 50 метров, напарники предупреждают друг друга о намечаемых действиях, скажем, вставление чеки, снятие взрывателя и так далее.

Мины, поставленные на неизвлекаемость, никто не пытался снять, их просто подрывали методом натяжки. Никогда мы не применяли миноискатели, поскольку вся земля была нашпигована металлом, пользовались только щупами.

Если кто-то из саперов наступил на мину «S», то он знал, что надо сразу падать на землю головой к мине, при ее разрыве на высоте один метр тебя только контузит, но зато останешься живой. Чтобы «глаз не замыливался», чтобы не было привыкания и внимание не притуплялось, каждый день сапер на минировании выполнял другую работу, другую операцию. Кто-то сегодня только копает ямки под мины и маскирует их, другой вставляет взрыватели, на следующий день они меняются. Новичков в отделении тоже не сразу подпускали к минированию. Они таскали тол, носили в мешке взрыватели, долго присматривались, и только потом, после тщательной скрупулезной проверки, чему они научились, их допускали к минам.

Саперы — это особая категория людей. Сапер никогда машинально не станет открывать дверь в доме в только что захваченном нами населенном пункте. Он обязательно все осмотрит и «обнюхает», и только потом решит, стоит ли открывать, да и то привяжет кусок провода, отойдет на безопасное расстояние и рванет за шнур. Обычный неискушенный пехотинец топает по земле, глядя только вперед, а настоящий, опытный сапер всегда смотрит под ноги, замечая любую деталь: где земля иначе утрамбована или свеженасыпанная. Где есть подозрительная возвышенность грунта или, наоборот, впадина, где нарушен земляной покров, где валяется кусок проволоки — вдруг это растяжка? Любая кучка соломы или горка щебня на земле для сапера уже возможная минная опасность, требующая от человека полной концентрации внимания, собранности.

Паранойей никто из саперов не страдал, но мы были постоянно нацелены на опасность, ведь иначе на войне минеру было не выжить. Сапер был обязан все время быть начеку, если хотел остаться живым.

У нас был феноменальный минер, сапер от бога, Лева Воробьев из села Самодуровка Рязанской области. У него был особый нюх на немецкие мины, в любом населенном пункте он сразу и безошибочно определял, где и что немцы заминировали.

Очень толковыми минерами были младший сержант Крестьянинов и татарин Ахметзянов, который погиб, когда нас перебросили под Курск. Он попал под бомбежку кассетными бомбами и растерялся, не учел, что бомба в полете делает параболу, побежал не в ту сторону и был убит осколками. Мы всем отделением собрали деньги, выслали их семье Ахметзянова, написали родным письмо о нашем дорогом погибшем боевом товарище. И еще долгое время после его гибели мы переписывались, поддерживали, чем могли, его семью в тылу.

Наш ОПАБ целый год просидел на выделенном рубеже, не неся боевых потерь. Дезертиров у нас не было. Бойцы не голодали, кормили по второй фронтовой норме, правда, «наркомовской» порции водки нам не полагалось. Когда осенью 1942 года под Сталинградом сложилась критическая обстановка, из нашего УРа был сформирован сводный батальон и отправлен в Сталинград. Остальные солдаты и офицеры остались сидеть в траншеях и дотах в МЗО, подчиняясь армейским приказам и воле судьбы.

Только в апреле 1943 года нас перебросили на Курскую дугу, мы заняли позиции в семи километрах от станции Поныри и сразу приступили к минированию и разминированию нашего участка и к оборудованию оборонительных рубежей. Под Курск прибыло столько воинских частей, что мы удивлялись. Как-то я был должен получить для батальона на станции Ливны два вагона с ящиками с горючей смесью, и всю дорогу до станции, а это километров 50 от нас, я видел, что местность буквально была забита нашей танковой техникой. Это была настоящая танковая армада. За нашей спиной было оборудовано еще несколько серьезно укрепленных оборонительных линий, и я, глядя на эту силу, не мог не радоваться. Доехали до Ливен и попали под бомбежку. Вагоны со смесью загнали в тупик, но на этот раз все обошлось благополучно.

Ливны немцы бомбили каждую ночь, и в мае сорок третьего у нас там во время бомбежки, среди других, погибли командир роты Пауков и командир дивизиона 76-мм орудий, не помню уже его фамилию. За пять дней до начала Курской битвы меня перевели в другой батальон нашего УРа.

— С чем был связан перевод?

— Я был заместителем секретаря комсомольского бюро батальона, и когда в начале 1943 года в армии был упразднен институт комиссаров, то наш штатный комсорг ОПАБа Вася Кашицин пошел в замполиты роты, и я стал вместо него внештатным комсоргом, оставаясь рядовым бойцом в своем отделении и продолжая исполнять свои прямые обязанности минера. 1 июля 1943 года меня вызвал к себе парторг нашего батальона Сосюра, кстати, брат известного поэта. Замечательный человек Сосюра был для меня учителем в жизни и примером для подражания, я его очень уважал. Он сказал, что приказом по укрепрайону я с завтрашнего дня начинаю служить в должности комсорга в соседнем 406-м ОПАБе.

Я не хотел уходить из своего батальона, проговорил с парторгом половину ночи, но приказы в армии не обсуждаются. Пришел утром в 406-й ОПАБ, никого там не знаю, представился комбату, далее замполиту, который твердил: «Ты назначен к нам комсоргом, это приказ, назад не просись, не получится».

— Комсорг отдельного батальона — это офицерская должность. Как другие офицеры отнеслись к тому, что на эту должность прислали рядового бойца?

— В общем, меня нормально приняли в новом батальоне, только два офицера постоянно демонстрировали свое превосходство надо мной, рядовым солдатом, и я не знаю, что было тому причиной — мое звание или национальность. Один из них был заместителем командира батальона по строевой части, украинец по национальности, который до меня постоянно докапывался, требовал, чтобы я перед ним чуть ли не по стойке «смирно» стоял и козырял на каждом шагу. Я, конечно, спину гнуть перед ним не собирался, и наши отношения были не самыми лучшими. Через некоторое время этого зампостроя слегка царапнуло осколком в бою, с таким ранением рядовые бойцы даже в санбат не шли, но заместитель комбата сразу утек напрямую в госпиталь, подальше в тыл, и к нам больше не вернулся.

Другой офицер, командир роты 82-мм минометов Мигунов, все время требовал, чтобы я ему отдавал честь, даже при встрече в первой траншее, чего на фронте никто не делал. То я ему не то сказал, то не так сел за один стол вместе с офицерами, но я этот террор терпел спокойно, да и Мигунова вскоре тяжело ранило, он ехал верхом на коне и подорвался на мине. Все другие офицеры отнеслись ко мне благосклонно и дружелюбно.