Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк Страница 50

Бурная деятельность, которую развил Владимир Дмитриевич по добыванию шариков, игрушек и хлопушек, не осталась незамеченной, но он отчаянно отбивался от объяснений, уверяя, что речь идет о создании музея народных ремесел, куда со временем должны попасть не только елочные украшения, но и ложки, матрешки, прялки, самовары и прочая избяная утварь. Как бы то ни было, но за несколько рейсов все добытое добро было отвезено в Сокольники, и там полным ходом шла подготовка к празднику.

И вот настал день, когда радостно возбужденный Ленин вызвал Бонч-Бруевича и, понизив голос, спросил:

— Как там, все готово?

— Готово, Владимир Ильич. Там все готово и вас с нетерпением ждут.

— Очень хорошо! — азартно потер он руки. — Едем двумя машинами. Сперва вы, а через часик мы: я решил захватить с собой Марию Ильиничну.. Не возражаете?

—Я-то не возражаю. А вот как на это посмотрит Дзержинский?

—Дзержинский? При чем здесь Дзержинский?—недоуменно вскинул брови Ленин.

—Насколько мне известно, еще после августовского покушения чекисты начали разрабатывать инструкцию, в соответствии с которой, в целях безопасности, категорически возбраняется ездить в одной машине более чем одному члену правительства. Это правило распространяется и на членов семей руководителей партии и правительства.

— А мы ему ничего не скажем! — махнул рукой Ленин. — Мы вообще никому ничего не скажем. Никто не должен знать, куда, когда и зачем мы едем!

— Хорошо, — словно что-то предчувствуя, вздохнул Бонч-Бруевич. — Тогда я пошел, вернее, поехал.

— Ждите нас к вечеру... И поаккуратнее на дороге! А то я вас знаю, как только оказываетесь в автомобиле, воображаете его птицей-тройкой, а себя тем самым русским, который никак не может без быстрой езды.

На том и порешили... В начале четвертого Бонч-Бруевич позвонил своему неизменному шоферу, бывшему матросу Рябову, и велел подавать машину. От охраны он отказался, но револьвер на всякий случай взял.

До Красных ворот доехали без приключений, а вот у трех вокзалов началась какая-то чертовщина. По более или менее расчищенным тротуарам гуляла праздношатающаяся публика, среди которой легко угадывались и так называемые «бывшие», и невесть откуда взявшиеся молодые парни в матросских клешах, с фиксами в зубах и с нарочито длинными челками, выбивающимися из-под фасонистых фуражек.

— Они же должны быть в армии, — недоумевал Бонч-Бруевич. — На фронтах на учете каждый штык, каждая шашка, мы призываем пятидесятилетних рабочих, а эти бугаи фланируют по улицам, и у каждого в кармане, кроме кастета, есть кое-что посущественнее. Нет, с этой воровской братвой надо что-то делать! Одна милиция с ней не справится. Без чекистов здесь не обойтись. Ну вот, опять свистят!

И Бонч-Бруевич, и Рябов давно обратили внимание на то, что как только машина успевала поравняться с группой таких парней, раздавался пронзительный свист. Метров через сто — снова такая же группа и снова свист. Создавалось впечатление, что эти люди следят за автомобилем и передают его от заставы к заставе или от поста к посту, выбирая наиболее удобное время для нападения.

— Не нравятся мне эти свисты, ох не нравятся, — процедил сквозь зубы Бонч-Бруевич, сжимая рукоятку нагана. — Надо предупредить Гиля, чтобы вез Ильича другим путем.

Добравшись до лесной школы, Бонч-Бруевич тут же кинулся к телефону и стал названивать в кремлевский гараж. Когда ему сказали, что машина с Лениным выехала за пределы Кремля полчаса назад, он прилип к окну, вглядываясь в темноту и ожидая вспышки автомобильных фар.

Прошло еще полчаса, потом — еще, а машины все не было.

— Что же могло случиться? — не находил себе места Бонч-Бруевич. — Может, что-то с машиной? Лопнула шина или что-нибудь с мотором? Нет, это исключено, Степан Казимирович очень аккуратный и предусмотрительный шофер, на неисправной машине он не поедет.

Попали в сугроб? Столкнулись с трамваем? Господи, что это я, — остановил он сам себя. — Что за дурацкие мысли! А вот свист в ушах не проходит...

И тут раздался стук в дверь.

— Владимир Дмитриевич, к вам можно? — возникла на пороге Крупская.

— Да-да, конечно, — засуетился Бонч-Бруевич. — Прошу вас, проходите, присаживайтесь, — предложил он стул.

— Ну что там? — кивнула она на телефон. — Что говорят в гараже?

— Говорят, что выехали. Ждем с минуты на минуту. Хотя дороги никуда не годные, тащиться приходится по трамвайным рельсам, так что возможны задержки.

— Думаете, ненадолго? А то детишки водить хороводы без Владимира Ильича не хотят. Я им предложила поиграть или попеть, а они отказываются, говорят: «Подождем дядю».

— Подождем, конечно, подождем. Дядя, то есть, извините, Владимир Ильич, скоро приедет, — смутился Бонч-Бруевич. — Так им и скажите.

Между тем обстоятельства сложились так, что дядя, го есть Владимир Ильич Ленин, мог никогда и никуда не приехать: в эти минуты он стоял под дулами двух уткнувшихся в виски револьверов, а в грудь упирался маузер. Револьверы держали Заяц и Лягушка, а маузер — Яшка Кошельков. Этих бандитов знала вся Москва, а Яшка был настолько знаменит, что носил совершенно официальный титул «король бандитов».

Как же так случилось, что недалеко от Сокольников пересеклись дорожки вождя мирового пролетариата и «короля бандитов»? Какие небесные или сатанинские силы устроили эту встречу? И главное, зачем? Уж не для того ли, чтобы посмеяться над вселенскими амбициями коммунистов и показать, что все их грандиозные планы может сорвать не какая-то оппозиционная партия или происки мирового империализма, а немудрящий московский бандит? Как бы то ни было, но судьба Ленина, а стало быть, и судьба страны нежданно-негаданно оказалась в руках Яшки Кошелькова.

Этот парень не был ни сиротой, ни беспризорником, ни сыном батрака, он был сыном профессионального бандита и очень этим гордился. И начальную школу, и высшее бандитско-воровское образование он получил под чутким руководством отца, который терпеливо и любовно обучал сына навыкам своей замечательной профессии. А когда отца поймали и после суда повесили, Яшка поклялся, что продолжит дело отца и сколотит такую банду, которая станет истинной хозяйкой города.

Так оно и случилось. Уже в 1913-м он был зарегистрирован в полицейских справочниках как опытный вор-домушник. Но потрошить особняки и квартиры всяких там купчишек ему вскоре надоело, и Яшка принялся за крупные магазины, склады и банки. С началом войны его дерзкие налеты стали еще масштабнее, агрессивнее и безжалостнее.

Любое сопротивление, будь то дворник, охранник или полицейский, подавлялось силой, то есть человека убивали. Потом стали убивать свидетелей, в том числе и случайных.

Сохранилась любопытная справка, составленная чекистами, на основании изучения «подвигов» Кошелькова. Приведу ее без какой-либо правки:

«Этот смуглый, бритый, черноволосый человек с тяжелыми глазами отличался настоящей смелостью, исключительным присутствием духа и находчивостью. Вначале его деятельность жестокостью не отличалась и сравнительно мало выпячивала в нем, он убивал только в целях самозащиты. Но со временем развинченная психика дала о себе знать и он стал жестоким садистом, начав убивать ради убийства.