Нашествие Батыя на Северо-Восточную Русь - Михаил Елисеев Страница 50

Но и это ещё не все. Я уже приводил свидетельство Лаврентьевской летописи о том, что «старейшая сына Всеволод с братом вне града убита». Об этом же сообщает и Симеоновская летопись: «А стареишая сына вне града Татарове убиста, Всеволода з братом» (т. 18, с. 57). На мой взгляд, речь здесь идет о Всеволоде и Владимире, но никак не о Мстиславе. Между тем Н.М. Карамзин дает свою трактовку этому факту: «Князья Всеволод и Мстислав, не видя никакой возможности отразить неприятелей, хотели пробиться сквозь их толпы и положили свои головы вне города» (с. 511).

Есть ещё одна версия трагедии, которую приводит Новгородская I летопись старшего извода. Правда, упоминается в ней только Всеволод: «И увидевше князь и владыка и княгыни, яко зажженъ бысть град, а людье уже огнем кончаваются, а инии мечем, вбегоша в святую Богородицю и затворишася в полате». Здесь прямо говорится о том, что старший сын великого князя погиб в Успенском соборе вместе с остальной семьей.

Информации много, но она очень противоречива. Но существует одно свидетельство, которое снимает все противоречия относительно судьбы Всеволода. В Ипатьевском летописном своде есть объяснение, почему старший сын князя Георгия был убит «вне града»: «Тотаром же порокы град бьющемь, стрелами бещисла стреляющим. Се увидев князь Всеволод, яко крепчее брань належить, убояся, бе бо и сам млад, сам из града изииде с мало дружины и несы со собою дары многии, надеяше бо ся от него живот прияти. Он же, яко сверпый зверь, не пощади уности его, веле пред собою зарезати, и град всь избье» (т. 2, с. 176). В переводе это звучит так: «Татары били городские стены пороками и стреляли бесчисленными стрелами. Увидел князь Всеволод, что предстоит еще более жестокая битва, испугался, он был очень молод, и сам вышел из города с частью дружины, неся с собой богатые дары, надеясь получить от Батыя жизнь. Но тот, как свирепый зверь, не пощадил его юности, велел перед собою зарезать и весь город перебил» (Галицко-Волынская летопись). Летописец из Юго-Западной Руси не испытывал пиетета по отношению к князьям Руси Северо-Восточной, поэтому в его труде и сохранилась та информация, которая отсутствовала у суздальских коллег. С.М. Соловьев также принял версию летописца из Галича: «Князь Всеволод, думая умилостивить Батыя, вышел к нему из города с малою дружиною, неся дары; но Батый не пощадил его молодости, велел зарезать перед собою» (с. 882).

Данное летописное свидетельство является тем самым недостающим звеном, с помощью которого возможно составить единую картину происшедшего. На основании изложенных летописцами фактов мы можем предположить следующее. Поражение под Коломной явилось сильным ударом для Всеволода, от которого молодой человек так и не оправился до начала осады города монгольской ордой. После сражения 6 февраля на валах столицы Всеволод окончательно утратил веру в успешный исход осады, поскольку потери среди защитников были очень велики. Князь был морально сломлен и фактически отказался от дальнейшей борьбы, о чем свидетельствует принятие им монашеского пострига и схимы. Означало это только одно – Всеволод закончил все свои земные дела и мысли его теперь только о царстве небесном. Тем не менее, во время приступа 7 февраля мы застаем князя на укреплениях Нового города, откуда он и бежит в город Мономаха. Эта линия укреплений была захвачена монголами без боя, и поэтому главные события развернулись около детинца, где заперлись последние защитники. Молодой человек видит, что сопротивление бесполезно, княжеская цитадель обречена, и поэтому принимает решение вступить в переговоры с Батыем.

Летописец из Галича выставляет князя в очень неприглядном виде, прямо указывая на то, что Всеволод отправился к хану, «надеясь получить от Батыя жизнь». Но раз Всеволод приготовился к смерти, приняв накануне схиму, то зачем ему выпрашивать жизнь у хана? Не сходится. Но как уже отмечалось, именно в Ипатьевском летописном своде присутствует негативное отношение к князьям Владимиро-Суздальской земли. Поэтому, не отрицая сам факт визита молодого князя в монгольскую ставку, можно предположить, что цели у него были несколько иные.

Если сопоставить сообщение Галицко-Волынской летописи с другими письменными источниками, то мы увидим, что встреча Всеволода с Батыем могла произойти только после того, как монголы прорвали главную линию обороны и ворвались в город Мономаха. Последним препятствием на пути захватчиков был детинец. Столичная цитадель была невелика, поскольку окружала лишь княжеские терема, двор епископа, Успенский и Дмитровский соборы. Стены детинца сложили из белого камня, что исключало возможность поджога, вход в него был защищён башней, с надвратной церковью Иоакима и Анны. В этой крепости можно было организовать оборону, можно было даже отбить несколько вражеских атак, но по большому счёту, никаких перспектив у защитников не было, и падение последнего оплота осажденных становилось лишь вопросом времени.

Всё это Всеволод прекрасно понимал, как знал и то, что случилось с семьёй Юрия Ингваревича во время взятия Рязани. Поэтому нет ничего невероятного в том, что молодой князь, понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления, решил попытаться договориться с Батыем. Только двигал Всеволодом не страх за собственную шкуру, как указал враждебный суздальскому княжескому дому летописец, а желание любой ценой спасти свою семью.

Был ли уверен старший сын великого князя в том, что его переговоры с ханом закончатся благополучно? Конечно нет, поскольку знал о том, как монголы относятся к послам, трагедия на реке Воронеж ещё была свежа в памяти русских князей. Да и кровь хана Кулькана была на его руках. Но скорее всего, Всеволод и понятия не имел, что убил сына Чингисхана и дядю Батыя. Кто ему мог об этом рассказать? Никто, а у Кулькана на знамени не было надписано кириллицей, кто он такой есть. Если бы Всеволод об этом знал, то никогда бы не отправился в ханскую ставку.

Но князь об этом не догадывался и пошел на переговоры с Батыем. По его мнению, это был шанс, пусть и минимальный, спасти близких людей. Всеволод надеялся, что монгольский хан не захочет терять под каменными стенами крепости своих воинов. Что при встрече лицом к лицу ему удастся убедить Батыя не расправляться с женщинами и детьми, укрывшимися в Успенском соборе. Очевидно, все эти соображения и подвигли Всеволода Георгиевича вступить с Батыем в переговоры.

Здесь присутствует ещё один момент, на который стоит обратить внимание – что именно мог предложить Всеволод хану в обмен на жизнь своей семьи? Если исходить из того, что князь не знал о том, что на руках у него кровь чингизида (а так оно, скорее всего, и было), то он мог сделать только одно – сдать без боя детинец. Больше ничем другим Всеволод не мог заинтересовать завоевателя.

Фраза о том, что князь «вышел из города с частью дружины, неся с собой богатые дары», явно вставлена летописцем для красного словца и нагнетания ситуации. В лучшем случае Всеволод мог выйти только с небольшой личной охраной, поскольку после битвы под Коломной и сражения на валах столицы от его дружины вряд ли что осталось. Что же касается даров, то здесь два варианта развития событий – либо Всеволод отправил своих людей в скарбницу за сокровищами и велел хватать всё, что попадется под руку, либо никаких даров не было. Времени, чтобы лично отобрать дары для завоевателя, у князя не оставалось. Счёт шёл на минуты, поскольку орда уже изготовилась к штурму цитадели.