Бенджамин Франклин. Биография  - Уолтер Айзексон Страница 5

Это был отлично сложенный невысокий мужчина, отличающийся завидным здоровьем и большой физической силой. Он был необычайным человеком: хорошо рисовал, обладал определенными навыками в музицировании и чистым мелодичным голосом; когда он на своей скрипке наигрывал мотивы из псалмов и пел, как то бывало вечером после окончания рабочего дня, его было очень приятно слушать. Помимо этого, он умел неплохо работать руками, и когда возникала необходимость, весьма искусно обращался с инструментами, использующимися в других ремеслах. Но самое важное его умение заключалось в глубоком понимании жизни, а также в рассудительности и благоразумии в личных и в общественных вопросах… Я очень хорошо помню, что к нему постоянно приходили солидные люди, чтобы узнать его мнение касаемо городских или церковных дел… Помимо этого, частные лица нередко советовались с ним по различным поводам, его избирали третейским судьей для разрешения спорных вопросов ^[14].

Можно предположить, что это описание грешит излишком великодушия. В конце концов, нужно понимать: оно является частью автобиографии, написанной Бенджамином с целью воспитать у собственного сына уважение к своему отцу. Далее станет очевидным, что Джозайя, несмотря на всю свою мудрость, был человеком весьма ограниченным. У него имелась склонность тормозить стремления своего сына — на образовательном, профессиональном и даже поэтическом поприще.

Самая главная черта Джозайи воплощена в глубоко пуританской фразе, в которой сплетаются верность идеям предприимчивости и равенства между людьми. Именно ее выгравировал сын на его могильной плите: «Прилежный в своем призвании». Он взял ее из любимой притчи Соломона (Книга притчей Соломоновых 22:29), из абзаца, который часто цитировал своему сыну: «Видел ли ты человека проворного в своем деле? Он будет стоять перед царями, он не будет стоять перед простыми». С насмешливым тщеславием и самоиронией, которыми пропитана его автобиография, Франклин вспомнит в 78 лет: «С той поры я начал смотреть на трудолюбие как на инструмент, благодаря которому можно получить богатство и признание. Оно помогало мне идти вперед, хоть я и не думал, что когда-нибудь действительно преклоню колени перед королями, что, однако, произошло; ведь я стоял перед пятерыми, а с одним даже имел честь сидеть за столом — когда ужинал с королем Дании» ^[15].

По мере того как дело Джозайи процветало, семья его росла; за тридцать четыре года у него родилось семнадцать детей. Такая плодовитость была общепринятой среди здоровых и крепких пуритан: у преподобного Сэмюэла Уилльярда, пастора Южной церкви, имелось двадцать детей; у знаменитого богослова Коттона Мэзера — пятнадцать. Дети воспринимались скорее как ресурс, а не как ноша. Они помогали по дому и в лавке, выполняя большую часть черной работы ^[16].

К трем детям, которых Джозайя и Анна Франклин привезли из Англии, вскоре добавились еще двое, оба они дожили до зрелости: Джозайя-младший, родившийся в 1685 году, и Анна-младшая (1687). Однако затем несчастье внезапно поразило семейство. Три смерти за восемнадцать месяцев. Джозайя трижды шел с похоронной процессией по Милк-стрит к кладбищу при Южной церкви. Первый раз в 1688 году, когда на пятый день жизни умер его новорожденный сын. Затем в 1689, следуя за гробом жены Анны, умершей спустя неделю после рождения еще одного сына. Потом — чтобы похоронить этого сына, умершего неделю спустя. (Тогда за неделю умер каждый четвертый новорожденный Бостона).

Для мужчин в колониальной Новой Англии было в порядке вещей пережить двух или трех жен. К примеру, из восемнадцати женщин, первыми приехавших в Массачусетс в 1628 году, за год умерли четырнадцать. Также не считалось зазорным, когда муж, оставшись вдовцом, быстро находил новую супругу. По сути, как и в случае Джозайи, это часто обусловливалось практической необходимостью. В возрасте тридцати одного года он остался с пятью детьми на руках, торговыми обязательствами и лавкой, которую необходимо содержать. Ему нужна была выносливая жена, и чем скорее, тем лучше.