Франсуаза Саган - Жан-Клод Лами Страница 5

С бьющимся сердцем она спрашивает у продавщицы, есть ли у нее «самая лучшая новинка». Ей предлагают с трогательной готовностью десяток книг, среди которых ее романа нет. Франсуаза набирается смелости и показывает книгу в белой обложке с зеленым прямоугольником, на которой написано: «Здравствуй, грусть!» и внизу буковками поменьше: Франсуаза Саган.

— Мы ее получили вчера, — говорит продавщица. — Честно говоря, я ее вам не рекомендую. Ее написала маленькая бесстыдница. Я ее посмотрела и, право, мадемуазель, там какие-то отвратительные истории.

Франсуаза едва различает ее слова, берет свой экземпляр и уходит. Она заплатила за него триста девяносто франков, нормальную цену за роман в сто восемьдесят восемь страниц, тоненькую рукопись которого в сто шестьдесят машинописных листов Лена Ботрель, заведующая отделом производства издательского дома «Жюйар», доверила своей заместительнице Мадлене Верье со словами: «Посчитайте количество знаков!»

С «этим» Франсуаза Саган заработает сумасшедшие деньги и, оказавшись перед выбором из двух ролей: юной скандалистки или буржуазной писательницы, скорее предпочтет нечто третье. Под одобрительным взглядом продавщицы, убирающей в кассу триста девяносто франков, из которых сорок возвращаются автору, она чувствует себя и юной скандалисткой, и буржуазной писательницей.

Все зависит от того, как на это посмотреть, и Франсуаза, — которую так и не перестанут судить на все лады, — в тот день, в книжной лавке Латинского квартала, поняла, что самое главное — это репутация, пусть даже основанная на недоразумении.

Юго-восточные книжные магазины, особенно в Бордо, Биарицце, Байонне, в Тулузе и Каркассоне, активно пополняют свои прилавки продукцией Жюйара, и теперь, после того как в три недели были проданы полученные два десятка, требуют сотню или даже три сотни экземпляров «Здравствуй, грусть!». Рене Жюйар на этот раз не позволяет застать себя врасплох: третье переиздание — 25 тысяч экземпляров; следующее, накануне отпусков, 50 тысяч, — таким тиражом роман будет переиздаваться в последующие годы.

Книжные магазины Пуатье, Ангулема, Лиона срочно заказывают книгу. Весть о том, что восемнадцатилетняя девушка написала рискованный роман, мгновенно распространяется повсюду.

«Не позволяйте ему приходить к вам. Если его застукает ваша мать…» — говорят о тех, кто в возрасте меньше двадцати лет осмелился заявить о себе. Франсуаза Саган (ничего общего с Леонтин Саган, которая поставила «Девушек в униформе») окрашивает любовь в меланхолические тона и пишет о тоске, в которой пребывает поколение, терпящее кризис нравственности.

Как подчеркивает Франсуа Мориак, «эта романистка совершенно уникальна: она заставляет миновать взглядом хрупкость и обманчивую красоту тел, чтобы сказать, как Боссюэ, о тумане лжи и жалости, который колышется над ними, когда они сливаются в объятии» ^[30].

Он посвятит ей редакционную статью на первой полосе в «Фигаро» ^[31] в связи с Премией критиков, а потом окрестит «очаровательным монстром ^[32] восемнадцати лет» и «озорницей» — мрачновато-едкое ^[33] красноречие авторитета литературного мира. Статью обсуждают в буржуазных домах, где газета Пьера Бриссона воспринимается как выражающая убеждения состоятельного слоя общества.

Не лишенные колкости размышления академика на первой странице их любимого еженедельника приводят в смятение благонамеренных отцов и матерей, которые после появления романа «Здравствуй, грусть!» ужасаются по поводу того, как можно печатать подобный кошмар. Что говорить, если эта развязная несовершеннолетняя романистка заставляет самого Франсуа Мориака задаться вопросом о состоянии современной нравственности…

В самом деле, сама того не ведая, мадемуазель Франсуаза Куарэ, скромная молодая девушка из семьи потомков промышленников и мелкопоместных дворян, вскоре внесет свой вклад в грядущий переворот в общественном сознании.

Без тени смущения она станет вестницей эмансипации вместе с Брижит Бардо, появившейся надменно-обнаженной на пляже Сен-Тропе в фильме Роже Вадима, и Симоной де Бовуар. Автор книги «Женский пол» так вспоминала

свою неожиданную союзницу: «Франсуаза Саган… обладает милой способностью иногда выходить из своего образа чудного ребенка… я любила ее легкий юмор, ее сдержанность и естественность; расставаясь с ней, я всегда говорила себе, что в следующий раз мы поговорим еще лучше; а потом что-то не получалось, я даже не знаю почему.

Ей нравятся эллипсисы, аллюзии, недосказанности, она не оканчивает фразы, и мне казалось чересчур педантичным заканчивать мои, а разбивать их тоже было как-то странно, и, в конце концов, оказывалось, что сказать мне нечего. Она приводила меня в смущение, как это делают дети, некоторые подростки и все люди, которые говорят иначе, чем я. Я предполагаю, что сама в чем-то стесняла ее» ^[34].

Говорят, что восхищение обходится без дружбы, что оно самодостаточно. Так можно думать об отношениях Симоны де Бовуар и Франсуазы Саган, чего не скажешь о Сартре, к которому Саган питала интеллектуальную страсть, имевшую источником общую этику и внутреннее благородство, столь редкое в век «безумный, бесчеловечный и коррумпированный» ^[35].

1954 год, когда Эрнест Хемингуэй ^[36] получает Нобелевскую литературную премию ^[37], явился венценосным для Симоны де Бовуар и Франсуазы Саган: роману «Мандарины» была присуждена Гонкуровская премия ^[38], а «Здравствуй, грусть!» получила Премию критиков.