Моление о Мирелле - Эушен Шульгин Страница 5

Но как быть дальше? Победили ведь все-таки флорентийцы?!

Чушь, плюнуть и растереть. Что может противопоставить мне и моим верным воинам история, извращенная пропагандой, обманутая купленными монахами и неверно понятыми источниками? Флорентийские солдаты повержены, рыцари спешены, лошади ржут и мечутся в панике, а прославленный полководец Рикардо Строцци, поняв, что битва проиграна, решает спасаться бегством. Быстр его конь, но где ему тягаться с жеребцом кондотьера — и точным ударом сражен полководец. Шлем расколот, голова тоже, меч утоплен в живот по эфес. Расчлененным надвое остался полководец лежать на поле брани.

Выходя из зала, я поймал улыбку вахтера и прикончил и его тоже.

Свет облил нас с ног до головы, едва мы с отцом высунули нос из музея. Он затопил все вокруг, людей, статуи, дома… Он упивался своей мощью, и я втянул запах жареных каштанов, холода и кожи. Все это мое, и ноги сами собой рвались в пляс. Я мог полететь в любую секунду! Голуби на пьяцца Синьория обступили меня, приветственно хлопая крыльями. Лошадиный дух свежо и терпко ударил в нос на пьяцца Тринита, и мне показалось, что вода в загаженном Арно бурлила с веселым бульканьем.

Но на парадной аллее пансионата я вцепился в папину руку, влажный нутряной дух парка лег мне на плечи. Из окон наших комнат я украдкой наблюдал за перемещениями противника в зеленой чаще. Победа при Сан-Романо больше не грела, обед неумолимо приближался с каждой минутой.

Я сижу, съежившись, в столовой и хороню честолюбивые мечты. Злорадный смешок возник одновременно с топотом детских ног в прихожей, а за нашим столом стало неестественно тихо, как будто взрослые все знали. Но ведь не мог же он? Я вопросительно посмотрел на Малыша. Он ответил ангельски невинным взглядом голубых глаз, который мог означать все что угодно. Я попробовал отстучать ему вопрос под скатертью, но он не понял — или сделал вид, что не понял.

Они входили один за одним. Наплевать на них или опустить глаза? Нет, я должен выдержать их взгляд! Каждой клеточкой я испепелял их, и вдруг они стушевались, заерзали, ища себе место и отворачиваясь! Но тут же новая опасность: они перемигиваются! И… Нет… Ни смешка, ни улыбки, ни шуточек.

Обед подан. Когда начнутся наказания? Одна пощечина за соседним столом — это что, все? Все как всегда — все не так. И не понять, куда клонится. Что затевается. Западло столь изощренное, что пансионат как будто парализовало.

За десертом я почувствовал первые признаки этого. Слабые, вскользь, непонятно чего знаки — не то что знамения. Я натянулся, как стрела арбалета, готовый ко всему. Пищу забросал в себя, даже не заметив.

Оно пришло слабым гулом. Мажорной музыкой заиграло в голове. Растеклось, заполнило меня до краев — и выплеснулось. Кожа не могла сдержать такого напора. Оно просачивалось сквозь поры. Да, да, так и было. То мистическое, зародившееся где-то в глубине тела, подчинило себе все. Меня не трясло и не тошнило, не было ни жарко, ни дурно, я чувствовал себя сухим, чистым и несгибаемым, как металл. Отчего-то я оглянулся, ища кого-то, прежде незнакомого. Как если бы случившееся со мной было реакцией на него. И все отступило, но тут же по всему телу пошла щекотка, такая въедливая, что я рассмеялся. Меня разморило, поклонило в сон, и все мои страхи вдруг ссохлись, превратились в пыль.

Я оглянулся по сторонам, на бритого жиртреста. В ответ он тоже стрельнул в меня глазами, и я улыбнулся ему, широко, доверчиво и дружески. На его лице улыбка! Его обращенное ко мне круглое лицо с бегающими беличьими глазками и лоснящимися щеками светилось недоверчивой радостью и облегчением. Я переводил взгляд с одного на другого и понимал, что они украдкой все время наблюдали за мной. Теперь они улыбались, двое-трое даже помахали рукой. Малыш помахал в ответ, и вот уже мы перемигиваемся, пересмеиваемся и обмениваемся приветствиями со всеми столами из конца в конец зала. Взрослые таращились и качали головами. Но не ругались и не распускали рук, нет-нет, они улыбались, зараженные общей веселостью. Они даже кивали друг другу. Гончер Касадео перемолвился парой слов с адвокатом Довери, несмотря на вражду. Конторский служащий Фуско, позабыв, за кого ратовал Коппи, успел произнести предложение почти целиком, прежде чем горькие воспоминания свели ему губы.

Какой же я дурак! Теперь все стало ясно. Боялись они. Они думали, что я наябедничаю, все расскажу, отомщу им. Такие опасения способны рисовать картины страшные, я знал это, но решил не всматриваться в них. Сию секунду не всматриваться.

«58. Рабочим А. и Б. поручили выкопать ров. Длина рва -38 метров. Они начали копать с противоположных концов. А. выкапывает 3,25 метра в час. Б. за то же время — 2,9 метра. а) Через какое время они встретятся? б) Сколько к этому времени выкопает А.? в) Сколько выкопает Б.?

59. Товарный поезд отправился из пункта А…»

За окном хлопает жесткими ветками финиковая пальма, косой дождь лупит землю. Снизу, из кухни, доносятся крики, шум, ругань, хлопанье дверями и топот ног по коридорам. Повар Джуглио опять бьется с котами, кастрюлями, Лаурой и всем белым светом. Да что б этот дурацкий ров провалился! Кто может понять такую белиберду? С чего хоть начинать? Я перечитывал слова задачки снова и снова. Они проносились в голове как по накатанному льду, падали, барахтались кучей-малой и разлетались во все стороны.

Шаги в коридоре, приближаются. Отец. Я решительно беру себя в руки: «Рабочим А. и Б. поручили…» Шаги остановились у моей двери. Навострив уши, по обе стороны двери вслушиваются в «тишину, выдающую прилежание и безделье». Отцовы шаги снова удаляются. И что это за имена такие, А. и Б. Два могильщика Армандо и Брюно должны рыть могилы. Американцы всю ночь бомбили город, и дома лежат в руинах. Работы у Армандо и Брюно выше крыши. Среди обломков скачет, вынюхивая что-то, колченогий пес на трех лапах, коричнево-пятнистый. Выдергивает угол таблички со словами «Vietato!». Чуть дальше, у тротуара стоит еще один щит: «PERICOLOSO ENTRARSI!» Значение мне известно: «Вход запрещен» и «Опасная зона», но какие-то старушки и нищие все равно копошатся в руинах. Они видны как на ладони, но никто ничего с ними не делает. Наверняка они живут здесь, ночуют среди обломков, которые в любой момент могут обрушиться, похоронив их под собой. Достаточно сильного ливня или мощного порыва ветра — папа сказал.

Его рука на моем плече. Тяжелая-тяжелая-тяжелая.

— Чем ты тут занимаешься? Позволь взглянуть, сколько ты сделал.

Он не первый раз так берет меня врасплох. Уходит, а потом крадучись возвращается. И когда его рука сзади ложится мне на плечо, она как будто вскрывает во мне огромную, зияющую пробоину. Я судорожно пытаюсь выправить судно.

— Ни строчки. Так дело не пойдет. Опять ты витаешь в облаках. Дай-ка задачник: «Рабочим А. и Б…» Гм… Ты что, правда этого не понимаешь?

— Понимаю. Но это так скучно!

Он нависает надо мной. Дышит в затылок. Окутывает мою голову запахом курительного табака и твида. Облако, затуманивающее всякую способность соображать. Его пальцы стискивают плечо все крепче и крепче, не вырвешься.