Доисторическая Европа - Никита Кривцов Страница 5

Шаафхаузен исследовал кости из Неандерталя, которые Фульрот лично привез в Бонн, и согласился с ним – в общем и целом. Разумеется, он допускал несколько ограничений, которые касались возраста находок. Правда, он считал возможным, что они происходили из ледникового периода, но доказательств для такого предположения не существовало, поскольку в Неандертале не были до сих пор открыты кости животных ледникового периода.

Фульрот, конечно, ожидал более благоприятную оценку, однако ему было достаточно и того, что его мнение вообще в целом не отвергли…

На троицу в 1857 году в Бонне состоялось собрание натуралистов. Шаафхаузен настоял на том, чтобы были представлены и кости из Неандерталя. Фульрот подробно рассказал об открытии и высказал версию о ледниковом возрасте этого «нетипичного индивидуума нашего рода».

Собрание слушало его речь заинтересованно, но никто потом не высказался. Наоборот, ответом ему стало единственное покачивание головой. Это был самый великий и одновременно самый печальный день в его жизни. Через несколько лет он сам вспоминал о нем: «Когда я представил эту находку весной 1857 года собранию натуралистов в Бонне, аудитория выслушала меня молча и совершенно не удивилась столь парадоксальным находкам. Никто не высказал своих суждений о необычном виде останков и их возможном возрасте. Ни одного ободряющего слова! Ни единой улыбки! Да, наверное, естествоиспытатели, также как и представители других наук, крепко держались за свои предрассудки и не допускали ничего нового в свои ряды».

Короткие сообщения о докладах Фульрота и Шаафхаузена на собрании естествоиспытателей Рейнланда и Вестфалии были вскоре опубликованы. Год спустя Шаафхаузен описал кости из Неандерталя. Он подчеркнул, что их можно считать «самым старым памятником более ранних жителей Европы и имеется достаточно оснований считать, что человек сосуществовал с животными уже в четвертичный период, но нет повода для выводов, что кости эти тоже четвертичные» – эта точка зрения совпадала с господствовавшим мнением ученых XIX века.

Спустя два года вышла более подробная работа Фульрота «Человеческие останки из рода Дюссель. Вклад в вопрос о существовании ископаемых людей». Намного более решительно, чем Шаафхаузен, он высказывал там мнение, что «кости – родом из доисторического времени и принадлежат к древнему типу нашего рода». И еще он добавлял сюда новое доказательство: в декабре 1858 года в таких же отложениях глины в складках известняков в полутора часах езды от Неандерталя в пещере нашли кости мамонта. Фульрот сделал из этого вывод, что оба вида отложений относятся к одному и тому же периоду и имеют одно и то же происхождение. А значит, древние люди и мамонты были современниками!

Редакция научного журнала, где была опубликована статья, поспешила указать, что она отнюдь не разделяет выводы уважаемого автора…

Неожиданную поддержку Фульроту и Шаафхаузену оказал английский геолог Чарлз Лайелл, давно выступавший против учения Кювье. Лайелл одним из первых ученых осмотрел «место рождения» неандертальца. Это было в 1860 году, когда маленький фельдхоферский грот был уже почти полностью разрушен. Но уже год спустя англичанин выпустил книгу под заголовком «О возрасте человеческого рода на Земле и происхождении видов путем отбора», которая появилась в 1864 году в немецком переводе. Там он откровенно высказался о «четвертичном» возрасте неандертальца. То же самое сделал в 1863 году англичанин Томас Гексли и немец Карл Фогт. Теперь Фульрот и Шаафхаузен боролись за признание своего героя не в одиночку, как предыдущие семь лет. По меньшей мере несколько соратников перешли на их сторону.

Затем к ним присоединился еще один англичанин – анатом и антрополог Уильям Кинг, который придумал первое научное название неандертальца. Он разглядел в его черепе некий тип, который нужно было обособить от всех более поздних человеческих черепов, и назвал его homo neanderthalensis. Так долина органиста Ноймана вошла в анналы науки и одновременно дала имя для ископаемой человеческой группы – неандертальцев. Было ли это просто случайностью или иронией судьбы – что именно имя теолога вошло в название первого известного ископаемого человекоподобного существа и вместе с тем стало синонимом борьбы против библейской теории творения?

Кинг, впрочем, вскоре отказался от своего первоначального мнения. Он объяснил, что теперь рассматривает неандертальца как существо, более близкое к шимпанзе, чем к человеку. Прежде всего в нравственно-религиозном аспекте он, оказывается, не может обращаться с ним, как с человеческим черепом…

А противников в 60-е годы XIX века у неандертальца было много! И выводы большинства их выглядели странно, а в некоторых случаях даже курьезно. Так, боннский анатом Майер считал, что человек из грота жил не тысячелетия, а полвека назад и останки принадлежат «монгольскому казаку» (?), который пришел в рейнские земли вместе с русской армией в 1814 году и прятался в пещере, не желая возвращаться домой. Изогнутая бедренная кость указывает однозначно на конного воина, представителя пастушьего народа, черепная крышка — на монгола. Когда Томас Гексли однажды спросил Майера, не шутит ли тот, он ответил: «Увечье левой руки не мешало казаку управлять поводьями лошади надлежащим образом, а правая рука держала наготове пику».

Майер был рьяным противником эволюционного учения и отказывался от сходства неандертальского черепа с обезьяньим только на том основании, что на нем нет саггитального гребня (Crista saggitalis). И прибавлял: «Укажите мне ископаемый человеческий череп с гребнем, и я соглашусь с нашим происхождением от питеков». Ирония судьбы: если бы при жизни Майера в Восточной и Южной Африке были найдены останки австралопитеков с характерными черепными крышками, вероятно, Майер бы переметнулся из противников в защитники обезьяньей теории происхождения человека!

Приверженец теории Кювье профессор Рудольф Вагнер называл неандертальца «старым голландцем», который имел по строению черепа большое сходство с одним экспонатом в анатомической коллекции в Геттингене. Английский же натуралист Альфред Рассел Уоллес обозначил неандертальца как «дикого человека». Француз Прюер Бей, напротив, думал, что это представитель кельтов и кроме того, вероятно, идиот. Идиотом считал его и англичанин К. Блейк. Череп его так деформирован, прибавлял он, что, должно быть, его обладатель был болен водянкой и жил, как животное, в лесах.

Это лишь несколько дошедших до нас голосов противников признания неандертальца как ископаемого человека. Многие же ученые того времени, которые почитались знатоками и светилами, вообще никак не откликнулись на находку. Они так и оставались растерянными и неуверенными в своих выводах, поскольку пока что не имелось другой находки, с которой можно было бы сравнить останки из Неандерталя.

Из картотеки неведомого: