Тайна гибели Бориса и Глеба - Дмитрий Боровков Страница 5

Представления о «порфирородном» происхождении Бориса и Глеба способствовали появлению гипотезы о десигнации (изменении порядка престолонаследования в пользу младшего сына), которая получила широкое распространение в XIX–XX вв.: сегодня она является общепризнанным историографическим фактом. Наиболее оригинальную его интерпретацию предложил польский славист А. В. Поппэ, реконструкция которого выглядит так.

Под влиянием царевны Анны, ставшей после Крещения Руси единственной законной женой Владимира, были предприняты шаги по «византиизированию наследования киевского стола», то есть введению соправительства по византийскому образцу в пользу Бориса и его младшего брата Глеба. Как полагает исследователь, братья получили этот статус, а возможно, даже были коронованы, благодаря усилиям придворной «византийской партии», еще при жизни отца, так как церковная служба Борису и Глебу (Роману и Давыду) говорит о том, что «разумное житие свершая, цесарским венцем от уности украшен, пребогатый Романе» (крестильное имя Бориса), хотя это могло быть не более чем агиографическое преувеличение, примеры которого мы рассмотрим ниже.

Косвенным доказательством того, что традиционный порядок престолонаследия (согласно родовому старшинству) был реформирован, является для А. В. Поппэ свидетельство немецкого миссионера Бруно Кверфуртского о том, что один из сыновей киевского князя (как полагают, это был Святополк, хотя подобное утверждение не бесспорно) в 1008 г. отправился в качестве заложника к печенегам (позднее он был единственным из сыновей Владимира, кто прибегал к услугам кочевников в борьбе за власть). Согласно этому предположению, «политическое завещание» Владимира, заложившее правовые основы реформы, «должно было обеспечить рожденным от Анны сыновьям, Борису и Глебу, киевский стол и верховные права на всю Русь, в то время как остальные его сыновья должны были бы довольствоваться периферийными уделами без каких-либо видов на Киев».

Вскоре после смерти Анны в 1011 г. сложился «заговор обойденных», который составили туровский князь Святополк и новгородский Ярослав, а возможно, и Мстислав Тмутороканский. Первым против Владимира выступил Святополк, поплатившийся заключением под стражу; следующим поднял мятеж Ярослав, отказавшийся выплачивать установленную дань, но лично подготавливавший карательную экспедицию Владимир умер 15 июля 1015 г. На «столе», в отсутствие Бориса, который во главе отцовской дружины оборонял Русь от печенегов, неожиданно оказался Святополк, освобожденный из тюрьмы усилиями своих сторонников. После погребения отца он устранил наиболее опасных политических конкурентов — Бориса и Глеба, — однако новым его соперником в борьбе за Киев выступил Ярослав, который позднее был представлен агиографами мстителем за убийство братьев, поскольку его собственные права на киевский «стол» были далеко не бесспорны.

Н. А. Баумгартен и некоторые другие исследователи полагали, что после смерти Анны Владимир Святославич женился на дочери графа Куно Энингена из дома Вельфов, которая, по свидетельству немецких источников, вышла замуж за некоего «короля ругов». В связи с изменением политического курса позиции «византийской партии» при киевском дворе, существование которой предполагает А. В. Поппэ, действительно могли пошатнуться, чем не преминули воспользоваться Святополк и Ярослав. Но если большинство предположений Поппэ носит гипотетический характер (и наиболее уязвимым из них является проблема отождествления Анны с загадочной «болгарыней»), то последние утверждения основаны на синтезе летописных сообщений 1014–1015 гг. с «Хроникой» Титмара Мерзебургского. В конце VII книги своего труда немецкий хронист «ради осуждения» рассказывает «об образе действий короля Русского Владимира», который был «без меры чувствен и свиреп». «Имея трех сыновей, — продолжает Титмар, — он отдал в жены одному из них дочь князя Болеслава, нашего гонителя; поляки отправили вместе с ней Рейнберна, епископа Кольберга», но «названный король, услышав, что его сын, подстрекаемый Болеславом, тайно готовится восстать против него, тайно схватил его вместе женой и названным отцом (епископом Рейнберном. — Д.Б.) и заключил отдельно друг от друга, под стражу». Рейнберн скончался в заточении, «Болеслав же, узнав обо всем этом, не преминул за него отомстить, как только мог. После этого дни короля истекли, и он умер, оставив все наследство двум своим сыновьям; третий сын тогда находился в тюрьме, откуда позже, улизнув, бежал к тестю; в тюрьме, правда, осталась его жена». «Сыновья его разделили между собой государство, и во всем подтвердилось слово Христово. Ведь я опасаюсь, — заключает епископ, — что последует то, исполнение чего предвещает голос истины; ведь говорит он: „Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет“ и прочее. Пусть молится все христианство, дабы Бог изменил этот приговор в тех землях!».

Исследователи убеждены, что русские известия «Хроники» записаны со слов очевидцев; в то же время многократно подчеркивалась ее тенденциозность, ибо «подавляющее число славянских князей Титмар изображает как воплощение дурной власти» в соответствии «с идеальной этической моделью „неправедного правителя“» и образ киевского князя отнюдь не является исключением: «Этот пассаж не столько служит задаче построения сюжета или предоставления полной информации, сколько обнаруживает желание хрониста описать и осудить „дурного правителя“» (М. Ю. Парамонова). Заметим, что осуждение грехов Владимира является общим местом для «Хроники» мерзербургского епископа и древнерусской традиции, предоставляя весьма интересный материал для сравнительно-исторических наблюдений.

Однако подобным образом хронист критиковал не только правителя Руси. О польском князе Титмар писал, что Болеслав I, унаследовавший в 992 г. государство, разделенное на уделы, «изгнав мачеху и братьев, а также ослепив своих родичей Одило и Прибувоя, с лисьей хитростью опять объединил его. Но, начав править самовластно, он стал попирать человеческие и божеские законы. Так, женившись на дочери маркграфа Рикдага, он впоследствии отослал ее назад. Затем, взяв в жены венгерку, родившую ему сына по имени Бесприм, он точно так же прогнал и ее. Третьей женой его стала Эмнильда, дочь почтенного господина Добромира, которая, будучи верной Христу, склонила неустойчивый дух своего мужа к добру, и чрезвычайно щедрой милостынею, а также постом, не прекращала один за другим смывать его грехи». Грехи польского князя, с точки зрения мерзебургского епископа, заключались в том, что его внешняя политика нанесла ущерб авторитету Священной Римской империи.

«Хроника» Титмара предоставляет в распоряжение исследователей уникальную информацию. По свидетельству епископа-хрониста, после заключения в мае 1013 г. в Мерзебурге мирного договора между Болеславом I и немецким королем Генрихом II поляки напали на Русь при немецкой и печенежской поддержке. Война, очевидно, была скоротечной и, как думают некоторые из историков (М. Б. Свердлов, А. Б. Головко и др.), по заключении мира состоялся брак туровского князя Святополка с дочерью Болеслава — первый династический союз Пястов с Рюриковичами. Он послужил для польского князя инструментом политических интриг, в результате которых его дочь, зять и тайный эмиссар, епископ Колобжегский Рейнберн, были посажены под арест князем Владимиром.

Относительно датировки этого матримониального союза существуют значительные расхождения, так как часть исследователей (Н. Н. Ильин, В. Д. Королюк и др.) полагает, что он мог предшествовать войне 1013 г., которая в этом случае рассматривается как месть Болеслава за арест дочери и зятя; сторонники этой точки зрения относят брак Святополка к 1009–1012 гг. Надо полагать, он был не единственным достижением матримониальной дипломатии Киева и Гнезно, так как в «Истории» В. Н. Татищева под 1014 г. сообщается: «…пришли ко Владимиру послы Болеслава ляцкого, с ними же были послы чешские и угорские, о мире и любви, просили каждый дщери его. Он же обещал Болеславу дать за чешского старшую, а за угорского другую, которую весьма любил, и обещал весною съехаться во Владимире граде на Волыни». Весной 1015 г. Владимир, очевидно, уже начал готовиться к войне с Ярославом, поэтому планируемый съезд, если переговоры о нем имели место в действительности, не состоялся.