Гитлер и стратегия блицкрига. Третий рейх в войне на два фронта. 1937-1943 - Трумбулл Хиггинс Страница 5

Вскоре Гитлеру предстояло получить ответ на свой вопрос. 27 апреля Чемберлен весьма неохотно объявил воинский призыв – беспрецедентная мера в британской истории. А в параллельном измерении шеф немецкого военно-морского флота гроссадмирал Эрих Редер готовил свои небольшие силы к военно-морской войне с Великобританией, войне, которая, по заверению Гитлера, не должна была начаться раньше 1945 года.

В дальнейшем усиление британских мер против нацистской Германии вело к ослаблению советской реакции. 3 мая советский министр иностранных дел Максим Литвинов был снят правительством со своего поста. Его нееврейский преемник Вячеслав Молотов был в выигрышном положении с точки зрения восстановления дружественных отношений с Германией, поскольку его имя не ассоциировалось с политикой коллективной безопасности в союзе с западными странами против нацистской экспансии.

Нападки нацистской прессы на Советский Союз прекратились, и англичане встревожились: русские могут оказаться потерянными для Запада. Уинстон Черчилль 4 мая объявил, что больше нельзя терять время на переговоры с Россией, потому что «нет средств для поддержания Восточного фронта против нацистской агрессии без активной помощи России». Официальная советская газета «Известия» 11 мая написала о нехватке взаимности в западной концепции пакта о взаимопомощи, который предоставляет России в одиночестве нести военное бремя против Германии. Уже 19 мая Черчилль, выступив с резкой критикой Чемберлена в палате общин, спросил, почему премьер-министр противится альянсу с Россией в мирное время, который может предотвратить войну, если принимает необходимость соглашения с Советами в военное время. Черчилль, как военный историк, также подробно остановился на последствиях краха России на Восточном фронте для Запада в 1917 году, в результате которого миллион немецких солдат и пять тысяч пушек были переброшены во Францию для последнего отчаянного выступления немцев против британской армии весной 1918 года. Однако Чемберлен все еще предпочитал мир рискованной политике втягивания всей Европы в войну против Третьего рейха ради вероятной выгоды Советского Союза.

Хотя Чемберлен продолжал уклоняться от того, что Черчилль справедливо назвал жестокими фактами, скорее всего, последний даже не подозревал, до какой степени обезумел Гитлер, стремясь любой ценой расширить границы рейха. В речи, обращенной к своим генералам 23 мая, вероятно рассчитанной на то, что благодаря утечкам она испугает Запад, Гитлер заявил:

«Дальнейший успех не может быть достигнут без кровопролития… Данциг вовсе не является предметом обсуждения. Это вопрос расширения нашего жизненного пространства на восток, обеспечения нашего снабжения продовольствием, решения балтийских проблем. Снабжение продовольствием может вестись только из малонаселенных районов. Помимо естественного плодородия, радикальная немецкая эксплуатация многократно увеличит излишки. Другой возможности в Европе нет. <…>

Мы не можем ожидать повторения чешского дела. Будет война. Наша задача – изолировать Польшу. Успех изоляции будет решающим.

Не является невозможным и то, что Россия выкажет отсутствие интереса к разорению Польши. Если же Россия предпримет шаги против нас, наши отношения с Японией могут стать ближе. Война с Англией и Францией будет войной не на жизнь, а на смерть. Идея, что мы можем дешево отделаться, опасна, такой возможности нет. Мы должны сжечь мосты… и приготовиться к войне продолжительностью 10–15 лет».

Согласно подсказке Гитлера о том, что можно надеяться на отсутствие интереса у русских к разорению Польши, в течение следующих двух месяцев длинные осторожные щупальца тянулись из немецкого министерства иностранных дел к Советскому Союзу. Вероятно, более эффективным стимулом к улучшению отношений с Россией было успешное давление нацистов на Финляндию и балтийские государства, чтобы те воздержались от каких-либо оборонительных договоренностей с СССР, как того требовали русские в качестве части платы за пакт с Западом. Русские не видели причин забывать известное объяснение маршала фон Гинденбурга министерству иностранных дел в 1917 году о том, что ему необходимо контролировать балтийские государства для маневрирования левого крыла в будущей войне с Россией.

Не менее осторожно британское министерство иностранных дел продолжало вести переговоры с Советами, поддерживая их на сравнительно низком уровне и выражая полное нежелание сотрудничать с русскими, кроме как на удовлетворительных для поляков условиях. Хотя французы постоянно требовали достичь соглашения с русскими, пока Гитлер не сделал того же самого, британское правительство совершенно не желало давать Советскому Союзу гарантии в балтийских государствах, на которые он рассчитывал. Такие гарантии, вероятнее всего, в перспективе должны были привести к поглощению Советским Союзом малых государств. Британия не могла смириться с предложением России пусть даже неопределенного куска Восточной Европы в качестве платы за альянс с Западом. А немцы обладали решающим преимуществом – они могли предложить русским нейтралитет и, таким образом, время для военной подготовки к началу всеобщей войны.

То, что такой потенциальный дар германского нейтралитета, в противоположность малообещающей перспективе выступления против Германии без помощи западных стран, едва ли был предложением, которое Советский Союз мог легко отвергнуть, видно более отчетливо, если одновременно рассмотреть угрозу альтернативной немецкой сделки с Японией. Японская Квантунская армия в Маньчжурии 28 мая 1939 года возобновила ранее неудачное «прощупывание» советских дальневосточных пограничных регионов в более широком масштабе, чем прежде, на этот раз против советского государства-сателлита – Внешней Монголии. Одновременно, как, вероятно, подозревали русские, японский премьер Киитиро Хиранума начал переговоры с Германией о трансформации Антикоминтерновского пакта 1936 года в более эффективный военный альянс против Советского Союза. Здесь, возможно, более, чем где-либо, лежит источник отчаянной необходимости русских в активном и могущественном союзе с англо-французской коалицией или, в качестве альтернативы, bona fide ^[3] пакте о нейтралитете с гитлеровским рейхом, ставшим агрессивнее, чем раньше.

К началу первой недели августа Гитлер окончательно потерял терпение из-за медленного хода переговоров между нацистами и русскими – приближался конечный срок начала его осенней кампании против Польши. 8 августа он заявил, что, по его мнению, Россия не рискнет ввязаться в войну с Германией. Он объяснил своему венгерскому гостю, что Советы «не повторят царской ошибки и не станут истекать кровью ради Великобритании… Вместо этого они попытаются обогатиться, возможно, за счет прибалтийских стран или Польши, но не ввяжутся в военные действия».

С другой стороны, 12 августа во время встречи с обеспокоенным и исполненным недоверия итальянским министром иностранных дел графом Галеаццо Чиано Гитлер вел себя в соответствии с линией своего министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, утверждая, что Франция и Великобритания не вступят в войну ради спасения Польши. Гитлер сумел скрасить свое разочарование, узнав от Чиано о неготовности Италии вступить в войну в 1939 году, только что полученными из Москвы новостями о готовности начать переговоры на высшем уровне с рейхом по вопросам, ставшим чрезвычайно важными для русских.