Бодлер - Анри Труайя Страница 5

Шарль, которому шел тогда одиннадцатый год, надеялся, что разлука родителей будет долгой, а может быть, и окончательной. Но и муж, и жена скучали друг без друга. И вот в январе 1832 года Опик решил вызвать в Лион Каролину с ее сыном. Перспектива переезда взбудоражила Шарля — забыв о своих неудовольствиях, он радостно ждал перемен. Путешествие в дилижансе от Парижа до Лиона, по бургундской дороге через Осер, в те времена длилось три с половиной дня, приходилось часто менять лошадей. Дождь ли, ветер ли или крутой подъем — пассажиры выходили из экипажа. Шарля веселили эти приключения, и он вышагивал впереди всех, словно маленький разведчик. Кто-то за спиной у него однажды произнес: «Этот маленький господин бежит один впереди по большой дороге!» Он был преисполнен гордости оттого, что незнакомый человек назвал его «господином».

Тотчас по приезде в Лион он отправил Альфонсу письмо: «Первое проявление маминой рассеянности: когда вещи ее грузили на империал, она спохватилась, что нет ее муфты, и театрально воскликнула: „А где же муфта?“ А я ей спокойно отвечаю: „Я знаю, где она, сейчас принесу“. Она забыла ее в кабинете на банкетке. Сели в дилижанс и наконец тронулись в путь. Что касается меня, то первое время меня очень раздражали все эти муфты, грелки, меховые мешки для согревания ног, мужские и дамские шляпы, пальто, подушки, большое количество одеял, всякого рода колпаки, туфли, теплые тапочки, ботинки, корзинки, варенья, фасоль, хлеб, салфетки, всякие вареные куры, ложки, вилки, ножи, ножницы, нитки, иголки, булавки, гребенки, платья, огромное количество юбок, шерстяных чулок, хлопчатобумажных чулок, надетых один на другой корсетов, сухарей и еще всего такого, что я уже всего и не помню. Понимаешь, брат мой, каково было мне, такому непоседе, ехать, сидя неподвижно, только поглядывая в окошко. Но скоро я стал опять веселым, как обычно. В Шарантоне мы сменили лошадей и поехали дальше; названий следующих станций я не помню и поэтому перехожу к вечеру. В конце дня я видел очень красивое зрелище: закат солнца. Его красноватый цвет очень интересно контрастировал с темно-синими горами. Я надел шелковый ночной колпак и, откинувшись на спинку экипажа, подумал, что мне очень понравилось бы провести всю жизнь в путешествиях […] Твой братишка Шарль Бодлер».

Закончив письмо, он добавил в постскриптуме: «Не забудь поцеловать от меня мою сестру ^[4] […] Мама и папа шлют тебе наилучшие пожелания». На этот раз он написал слово «папа», имея в виду подполковника Опика, без всякого над собой усилия. После короткого периода ревности, протеста и бунта он понял, что повторный брак его матери имеет не только отрицательные стороны. В ту пору его мятущаяся душа не знала покоя: Шарль склонен был считать себя исключительной личностью, несчастным сиротой, и в то же время стремился быть таким, как все другие дети, быть частью целого, быть частью семьи, где есть не только мама, но и папа (подполковник Опик), и брат (Альфонс), и сестра (жена Альфонса), ибо семья, особенно большая, — это залог солидности и надежности. То он хотел быть, как все, то — единственным в своем роде; то — благословенным, то — проклятым. Он и не подозревал тогда, что всю свою жизнь будет вот так метаться между желанием выделяться из общего числа и желанием чувствовать себя счастливым вместе со всеми.